Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Шрифт:
«Отчего сражается русский солдат? — размышлял Отто, — от страха перед нами и своими комиссарами. Ему запрещено даже в плен попасть, это у них считается преступлением, значит, он и сражается до последнего, иначе его расстреляют как изменника…» Отто понимал, что и он в этом плане в схожей ситуации: не будет он проявлять рвения по службе — с него спросят, такое вызовет подозрение. Тот же Майстер — не МАСТЕР, как Алфред, а Майстер…
Первой пришельцев заметила Вилка, как и должно быть. Если на других хуторах собаки подымали свирепый лай при появлении чужих, Вилка настолько дружелюбное существо, что её тявканье выражало только приветствие, адресованное не только Алфреду, но и остальным. Не все самообороновцы вошли во двор Сааре, лишь человек пять с офицерами, остальные прошли дальше, по распоряжению
А в доме в это время, когда Вилка во дворе игриво кусала ноги одного из самооборонцев, Ангелочек шутливо читала Королю не то стихотворение, не то присказку: «Из чего сделаны маленькие мальчики? Из ежа, лягушки и щенячьего хвоста. Из чего сделаны маленькие девочки? Из сахара, муки и земляничной пеночки. Из чего сделаны все мужчины? Из осла, и бычка, и мыльного пузыря. Из чего сделаны милые женщины? Из змеи, и кошки, и кофейной чашки…»
Не постучавшись, вошли Алфред и сопровождающие, во дворе звонко и радостно — невинная собачья душа! — лаяла Вилка.
Король, узнав Отто и Майстера, — они бывали у них в небесно-синем доме, — вежливо по-немецки поздоровался: «Гутен таг». Он не понял, что такого сказал смешного, что все засмеялись. Алфред сразу обратился к матери:
— Мы ищем русского, кто-то сообщил в город, что на нашем хуторе якобы скрывается солдат. Ты что-нибудь знаешь?
Из комнат вышли Манчита и Юхан, последний молчал, глядел исподлобья, Манчита ни к селу ни к городу залилась смехом, и было видно, сама перспектива увидеть русского… живого русского, и где? У них на хуторе — такая перспектива её страшно веселила, из чего Алфред безошибочно заключил: эта ничего не знает, значит, враньё. А Ангелочек, гневно сверкнув очками, также гневно крикнула:
— Никакого русского у нас нет и… не было.
Почему «не было», если нет? — встревожился Алфред.
— Пошли, — сказал он обороновцам и вышел во двор. — Угости офицеров молоком! — крикнул уже со двора.
Русского выдала Вилка, наивная собачья душа! Её лай и весёлое урчание послышались из риги, было похоже она там с кем-то привычно играла, может, с Манчи? Когда Алфред и солдаты вошли в ригу, они увидели странно одетого человека: в солдатских брюках, на ногах старые дедовские сапоги, его же старое полупальто, на голове шапка-ушанка неизвестного происхождения. Человек был давно небрит, по меньшей мере пару месяцев. Алфред побледнел, ему стало жарко. Вот она, судьба!
Задержанного вывели во двор, из дома вышли Отто, Майстер, ефрейтор, Ангелочек и остальные. Манчита растерянно уставилась на заросшую фигуру, не смеялась… Алфред дал Вилке, стремившейся всё ещё поиграть с русским, пинка. Жалобно взвизгнув, бедная псина живо спряталась в своей конуре. Майстер замахнулся ударить пленного, но, взглянув на окружающих, передумал. Нет, нет, пусть не думают здесь, что немецкий офицер станет избивать какого-то недочеловека. К тому же куда с этим спешить…
Пленного спросили: кто он. Тот не стал отпираться, у него был опыт, он знал, что его ждёт и незачем усугублять обстановку. Да, он бывший советский солдат, считает себя бывшим потому, что в него стрелял свой же комиссар, но может, и не комиссар, а, говорят, Мясник, то есть начальник милиции — он знает, что из своих, а его товарища застрелили у склада в городе на улице Малая Гавань. Ему удалось убежать, но… был ранен в ногу. Потом он выбирался из города несколько суток, шёл в направлении Сухого Места — это к востоку. Из-за раны далеко не уйдёшь, тяжело и, когда уже совсем не стало сил, его подобрала старая крестьянка и уложила на воз с клевером. Увидев, что у него температура, что он ранен, привезла на хутор и поселила на чердаке над коровником, где постелила ему в большом корыте.
Эта добрая крестьянка стала его поить травами, промывать рану отварами, принесла Библию и велела держать под подушкой. Таким образом он, Семён Корнилов из Ленинграда, где проживал на Лесном проспекте в доме номер тридцать семь, пробыл здесь до того дня, когда его рана зажила. Чтобы не причинять вреда людям, боясь облавы, он ушёл, чтобы найти способ покинуть остров. Но его поймали в деревне Большая Пятка и поместили в лагерь. Недавно ему удалось незаметно отстать от других пленных, с которыми он возил лес недалеко от Медвежьего
С собакой он давно дружил. Но, кроме хозяйки, он даёт честное слово, кроме старой крестьянки, никто его здесь не видел, не подозревал о его присутствии. Вот и всё, что сказал ленинградский гражданин Семён Корнилов. Большего и не нужно было.
Даже в кошмарном сне Алфреду такое не приснилось бы. Что было делать Алфреду? Ведь он кто? Военный! Даже если это называется самообороной. Чьё он носит оружие? Следовательно, он служит германскому рейху, и не рядовым солдатом, а командует: «Запевай!» Он проводит проверки, даёт наряды, подписывает увольнительные в город и пользуется кое-какими привилегиями: ему дают больше сахарина, больше спирта, у него свой грузовик… А тут собственная мать, боговерующая самаритянка — к чёрту бога! — укрывает солдата врага. Когда в каждой газете подчёркивается, сколько они в республике, эти русские, убили людей, даже пусть им в этом помогали подонки, как, например, этот Плир. Даже и не эстонец, но родился в Пярну. Уже в школе отъявленный хулиган, жестокий, уголовник, сидел в тюрьмах, красные взяли в истребительный батальон, потом командиром карательного поезда из двух вагонов, который разъезжал по стране, проверяя исполнительность железнодорожных служащих на станциях в сорок первом. Убивал открыто тех, кто ему не нравился, расстрелял больше ста человек, топтал ногами трупы своих жертв. Наконец, в результате его расстреляли сами чекисты в Главном Городе. Да разве он один такой помощник был?! А тут Ангелочек их скрывает, когда за это на острове немцы уже стольких людей расстреляли…
Допустим, лично ему этот солдат не сделал ничего дурного, даже больше — дал ему возможность запастись кожей, ботинками и продуктами из того склада, но он враг строя, которому Алфред служит. Солдат этот должен быть в лагере военнопленных, и не ему, Алфреду, решать, что с ним будет потом. Законы оккупационных властей также повелевают карать сочувствующих и, тем паче, содействующих врагам нацистского режима… Вот чёртов Ангелочек!
Алфред взглянул на Отто. В конце концов, этот баварец пил в его доме, и пели они вместе «О, Танненбаум!» Он должен понять, — он же цивилизованный человек, — что старуха живёт не земными представлениями, а в мыслях и делах своих она всегда где-то в Иерусалиме, или на Голгофе, или ещё где-нибудь в забиблейском мире, тогда что с неё взять? Какой из неё враг кому бы то ни было?! Она в этом солдате видела больного человека, всего лишь — человека!
Но Отто отвёл глаза и сказал: «Досадно, доннер веттер!» А это значило, что всё должен решать сам Алфред. Отто понимал, что влип Алфред ни за что, но как ему помочь, когда рядом этот Майстер.
— А у них там кое-какие люди вроде бы есть, — говорит Майстер, разглядывая русского, — говорят, какой-то лётчик у них… как Дуглас Бейдер, тот англичанин, который потерял обе ноги ещё до войны, но стал лётчиком-истребителем и немало наших посбивал, пока в плен не взяли при Дюнкерке. Но из своего русские небывалого героя сделали, а про англичанина словно и не слышали…
Алфред знал, что для гросс Дойчланд всё равно, кем является сын укрывательницы русского солдата. И остался он один между немецким законом и собственной совестью. Но и совесть… Что она теперь сможет? И разве не сама Ангелочек учила его, что всякая власть от бога, что служить где бы то ни было нужно честно? А получается, что по наказу собственной матери он должен теперь её арестовать…
— Почему скрывал руссиш? — допытывался у Ангелочка с помощью ефрейтора Коска майор Майстер, — вас строго накажут, а… ты, — обратился он к пленному, который боялся поднять глаза, чтобы взглянуть на Ангелочка, на Юхана: русского мучило сострадание к ним, он понимал, что им из-за него будет плохо. Он слышал: немцы смертью карают тех, кто скрывает русских, — ты тоже боишься? Да? Почему вы, когда идёте в атаку, всегда пьяные, а? Вы напиваетесь, потому что страшно, а?