Такси!
Шрифт:
– Ты знаешь, который час, Китти?
– Без понятия.
– Почти полдвенадцатого.
– Ох.
– Вот именно – «ох». О чем ты думала, заявившись в такое время?.. Ты что, пьяна?
У меня вырвался слабый смешок:
– Нет. Конечно, нет.
Ричард окинул меня взглядом, отмечая и непривычную вялость, и несвежий вид, и снова посмотрел мне в лицо. Я была на грани истерики.
– Ну, может, пропустила глоток-другой. Ричард…
– Что?
Я попыталась собраться с силами.
– Извини, что я пришла так поздно. И мне жаль, что я разбудила Дотти. Просто…
– Просто –
– Знаю. Я разваливаюсь, знаю. – Я хотела взять его за руку, но руки Ричарда прятались в карманах халата. Стоп. Нужно привести мозги в порядок. – Ричард, я повидала сегодня… Повидала такое… – Мертвое лицо Джоэла, измазанное кровью и соплями, возникло перед глазами. Я все еще ощущала запах опавшей листвы и грязи в парке. И горячий, сладковатый запах гниения.
– Китти, о чем ты? Что – «такое»?
Я встряхнула головой, отгоняя видение, и постаралась сосредоточиться на лице Ричарда – этот озабоченный, нахмуренный лоб, мягкий рот…
– Неважно. Главное – я поняла, чего я хочу. Ричард тер глаза, моргал – и молчал.
– Я хочу осесть, хочу мужа и семью. Хочу выйти за тебя, Ричард, и делить с тобой все. Хочу стать матерью для Дотти.
– Ох, Китти… – С Ричардом творилось что-то странное. Он будто был не в силах говорить.
Это был не его голос. Голос, которого я не слышала прежде.
– У Дотти уже есть мать.
У Джемаймы полные губы. Глаза, нос, кости – все такое мягкое, что я могу схватить и смять, как кусок теста. Длинные и густые каштановые волосы, бледная кожа. Очень женственная. Прямо прерафаэлиты долбаные. Небесно-голубой хлопчатобумажный халатик оставляет открытыми мягкие белые колени. Скрестив руки на груди, она презрительно смотрела на меня, словно я была воровкой детей.
– Что она здесь делает? – спросила я слабо. Ричард смотрел в пол.
– Скажи ей, Ричард, – произнесла Джемайма самодовольно.
– Скажи – что?
Но я уже знала – что…
– Китти, это было нелегко… – Ричард совсем обмяк.
– Ты говорил, что никогда не примешь ее обратно. Говорил, что хочешь меня. – Я подалась вперед, схватила его за плечи. – Прогони ее, Ричард. Пожалуйста, пусть она уйдет.
– Да никуда я не уйду, – заявила Джемайма. Я проигнорировала ее – смотрела только на Ричарда, вцепившись в его плечи. В глазах его было что-то мертвое.
– Ты не можешь доверять ей. Она же бросила тебя. Оставила Дотти. Как ты позволил ей снова сюда приползти – после всего, что она сделала! Однажды она тебя поимела – и снова это сделает.
– Вон отсюда! – Джемайма рванулась к нам.
Я заметила холеные, покрытые розовым лаком ногти, и тут она вцепилась в мою руку и попыталась поднять меня на ноги.
– Убери лапы!
Джемайма снова дернула, надеясь стащить меня со стула. Я чувствовала, что на это уходят все ее силы. Я не двигалась с места, одной рукой уцепившись за край стола. Ричард прятал глаза.
– Ричард… – Мой голос дрожал. От злости или от горя – не знаю. – Выход только один, и это ты…
Джемайма
Трещина разошлась, реальность раскололась. Мгновение назад я цеплялась за стол – мгновение спустя стояла посреди кухни, а Джемайма валялась у плиты. Испуганные глаза смотрели на меня из вороха каштановых волос и розовых ногтей. Халат распахнулся, обнажив белую плоть и рыжую поросль. Джемайма схватилась за разбитый в кровь лоб.
Ричард закрыл лицо руками.
Я словно со стороны услышала свой голос – будто это говорил кто-то другой:
– Ты же со мной трахался – да я тебя пришибу сейчас…
Рука сжалась в кулак, потянулась вперед.
– Мама!
Она вбежала в комнату в ночной рубашке. С клубничками – я купила ее в «Маркс энд Спенсер». Маленькие ножки дробно топали по плиткам. Пронеслась мимо отца, мимо меня, не замечая нас.
– Милая, все хорошо. С мамой все в порядке. – Джемайма обняла ее, прижала к себе, зашептала на ухо: – Успокойся, малыш, все хорошо.
И улыбалась через плечо Дотти. Улыбалась, глядя на меня. На рубашку с клубничками капала кровь.
8
Дышать было тяжело, но виски помогало. Одной рукой я держала руль, а другой – бутылку. В небе сияли звезды, дорога была пуста. И куда, на хрен, я еду. Узкие переулки. Большие шикарные дома. Огни светофоров – на кой черт они нужны… Дорога передо мной так и так открыта. А это что за зеленая мутотень?.. Хемпстед. Хемпстед-Хит, мать его…
Надо решить, куда я еду. Нужна какая-то цель, нельзя же и дальше катиться куда глаза глядят. А то скоро по кругу начну накручивать.
Страшный старый Кэмпден. Неистребимый запах хот-догов. Козлы на тротуарах держатся за свои кебабы, орут вслед такси. Огонек выключен, педрилы. Я вам не прислуга, мать вашу. Я же именно здесь Джонни в первый раз увидела. Его сдувал ветер, как нарисованного человечка-палочку, только в развевающемся пальто. К «Слону» просил подвезти… Знать не знал, кто я. И я так и не сказала, что встречала его раньше.
Кингз-Кросс… Сент-Панкрас – красный свадебный пирог, дерьмо. Юстон-роуд – видите, знаю же, где нахожусь. Знаю… Пустые кварталы контор. Ни души вокруг. Только ночной народец вроде меня, но мы не в счет. Тауэр-стрит…
Иисусе, это еще что за хрень? Я же, мать вашу, по кругу езжу. Рассел-сквер, точно. Британский музей – кладовка с гребаными саркофагами. Нет, так дальше нельзя. Куда, черт возьми, я еду? Не домой – это факт. Надо найти место, где можно дышать. Свежий воздух. По-настоящему свежий.
Сентер-Пойнт. Они что, этот член тут не смеха ради поставили?..
Сохо. Кошмар – народ прет из баров прямо на дорогу. Плетутся аккуратно передо мной, и плевать им на все. Вереница вертких мини-кебов, вытянутых лимузинов и замысловатых китайских велосипедов… Воздух вонючий, густой – хоть бритвой кромсай… Сохо – волосатые подмышки Лондона.