Талтос-убийца
Шрифт:
Я заметил, что Келли все еще смотрит на меня.
– Итак, – сказал я, – цель вашего существования лишь в том, чтобы защитить самих себя и выходцев с Востока?
– Да, и текл. И защитить их можно только… Но я забыл, тебе это неинтересно. Ты настолько занят погоней за фортуной по горам трупов, что у тебя нет времени выслушивать кого бы то ни было, не так ли?
– Поэтично, да? – сказал я. – Ты когда-нибудь читал Тортури?
– Да, – ответил Келли. – Хотя предпочитаю Уинта. Тортури умен, но поверхностен.
– Гм… да.
– Подобно Лартолу.
– Да.
–
– Ладно-ладно. Ты весьма неплохо начитан для… кем бы ты ни был.
– Я революционер.
– Да. Возможно, ты сам Баллиста. Созидание и разрушение в одном лице. Только пользы от твоей деятельности что-то не видно.
– Нет, – сказал он. – Если бы я принадлежал к одному из драгейрианских Домов, это был бы Дом Теклы.
Я фыркнул:
– Это ты сказал, не я.
– Да. И это еще одно, чего ты не понимаешь.
– Не сомневаюсь.
– Текл считают трусами. Разве Пареш трус?
Я облизнул губы.
– Нет.
– Вот именно. Он знает, за что сражается. Кроме того, их считают глупыми и ленивыми. Это соответствует твоим впечатлениям?
Я хотел было сказать «да», но потом решил, что, пожалуй, ленивыми я их не считаю. Глупыми? Что ж, джареги обманывали текл в течение многих лет, но это лишь означало, что мы умнее. И, кроме того, текл так много, что я просто мог сталкиваться с самыми глупыми. Трудно себе представить общую численность текл даже в пределах Адриланки. Большинство из них не были клиентами джарегов.
– Нет, – сказал я. – Думаю, не вполне.
– Дом Теклы, – сказал Келли, – воплощает в себе черты всех драгейрианских Домов. Так же, кстати, как и Дом Джарега, и по той же самой причине: эти Дома допускают других в свои ряды, не задавая никаких вопросов. Аристократия – тсеры, драконы, лиорны, некоторые другие – считают это проявлением слабости. Лиорны не принимают никого; некоторые Дома требуют пройти испытание. Они считают, что это усиливает их Дом, поскольку укрепляет то, чего они желают, – как правило, силу, сообразительность и ловкость. Они считают это величайшими достоинствами господствующей культуры – культуры аристократов. Добавление крови, не несущей этих черт, воспринимается как слабость. Поскольку они считают это слабостью, ты тоже считаешь это слабостью. Но это не слабость, а напротив – сила. Все эти черты в той или иной мере присущи и теклам, и джарегам, и некоторым выходцам с Востока – наряду с прочими чертами, которые мы даже не осознаем, но которые делают нас людьми. Подумай, что значит – быть человеком. Это намного важнее, чем быть членом Дома. – Он замолчал и снова посмотрел на меня.
– Понятно, – сказал я. – Что ж, теперь я узнал кое-что из биологии, истории и политики текл – все за один присест. И еще о том, что требуется, чтобы стать революционером. Спасибо, это было весьма поучительно. Только меня не интересует биология, я не верю вашей истории и уже знаю, что нужно, чтобы стать революционером. В данный же момент я хочу знать, что требуется, чтобы найти Коти.
– И что же, по-твоему, требуется, – чтобы быть революционером? – спросил он.
Я понимал, что он пытается сменить тему, но не мог удержаться.
– Нужно настолько отдаться идеям, чтобы утратить всякую жалость к людям – и к друзьям, и к врагам, и к прочим.
– Отдаться идеям? – переспросил он. – Так ты это понимаешь?
– Да.
– А откуда, по-твоему, берутся эти идеи?
– Не думаю, что это имеет большое значение.
– Они исходят от людей.
– Полагаю, в основном от мертвых.
Он медленно покачал головой, но глаза его сверкнули.
– Значит, – сказал он, – у тебя нет никаких этических представлений?
– Не надо надо мной издеваться.
– Значит, есть?
– Да.
– Но ты готов от них отказаться ради любого, кто имеет для тебя значение?
– Я сказал – не надо надо мной издеваться. Повторять не буду.
– Но что такое профессиональная этика, как не идеи более важные, чем люди?
– Профессиональная этика гарантирует, что я всегда буду относиться к людям так, как они этого заслуживают.
– Она гарантирует, что ты действуешь правильно, даже если это причиняет неудобства, так?
– Да.
– Вот именно.
– Самодовольный ублюдок, – сказал я.
– Но я могу сказать, что ты несешь чушь. Ты говоришь о наших идеях так, словно они свалились с неба. Но это неверно. Они выросли из наших нужд, из наших мыслей и нашей борьбы. Идеи не возникают за один день, и люди не просто собираются и решают их принять. Идеи – в такой же степени продукт своего времени, как конкретный набор заклинаний является результатом конкретного правления Атиры. Идеи всегда выражают нечто реальное, даже когда они ошибочны. Люди умирали за идеи – иногда ошибочные идеи – в течение всей истории. Могло ли такое случиться, не будь идеи продуктом всей их жизни, окружающего их мира?
Что касается нас – нет, мы не самодовольные ублюдки. Наша сила в том, что мы рассматриваем себя как часть истории, часть общества, а не как индивидуумов, столкнувшихся с общей проблемой. Это означает, что мы, по крайней мере, можем искать верные ответы, даже если мы не всегда полностью правы. Это определенно ставит нас на шаг впереди индивидуалистов. Хорошо осознавать, что у тебя есть проблемы, и пытаться решить их, но проблемы выходцев с Востока и текл в этом мире отдельная личность не может решить в одиночку.
Видимо, когда произнесение речей входит в привычку, остановиться бывает нелегко. Когда он наконец иссяк, я сказал:
– Я отдельная личность. И я решил эти проблемы. Выбрался из этого дерьма и совершил кое-что сам.
– И через сколько трупов тебе пришлось для этого перешагнуть?
– Сорок три.
– Ну и?
– Что?
– Это я тебя спрашиваю – что?
Я уставился на него. Он снова сильно косил. Кое-что из сказанного им было неприятно близко к тому, что я Думал о себе сам. Но я не занимался изощренными политическими построениями и не подстрекал людей к мятежу – я не считал, что лучше всех знаю, как следует поступать.