Там, где бьется артерия (сборник)
Шрифт:
«Японский городовой! – со всех ног ринувшись к корпусу, не на шутку встревожился Гуров. – Уж не задержанного ли молотят?! Черт! Предупреждал же – никакого самосуда! Не дай бог, грохнут – все, кирдык этой ниточке!..»
Вбежав внутрь животноводческого помещения через пустой зев ворот, он навел луч фонаря на свирепо расходившуюся толпу мужиков, безжалостно пинающих какой-то большой черный тряпочный комок, издающий отчаянные вопли.
– Прекратить! – гаркнул он, выстрелив из пистолета в потолок.
Зычная команда, отданная Львом да еще подкрепленная грохотом выстрела, тут же восстановила порядок.
– Лев Иваныч! Вот, застигли на месте преступления! – утирая пот, громко доложил моложавый крепкий мужчина в камуфляже. – Вон, видите? Катерина вся порезанная в корыте лежит!
– Мужики! Я вам удивляюсь! – В голосе Гурова прозвучал упрек. – Ее же надо срочно отнести на хутор! А вы какого-то хрена этого урода взялись «воспитывать»…
Подойдя к железобетонной кормушке, на дне которой в изодранной окровавленной одежде лежала молодая женщина, издающая слабые стоны, Лев оглянулся в сторону отморозка и едва не выразился непечатным слогом. Сейчас он и сам был готов измолотить задержанного нелюдя за его зверство, но надо было держать себя в руках. Лев осветил своим фонарем углы помещения и, увидев висящую на одной петле дощатую дверь бытовки, скомандовал:
– Парни, дверь вон ту оторвите, на нее положим Катерину и, как на носилках, доставим до медпункта. Вдруг у нее позвоночник поврежден? При такой травме в охапке не понесешь. А с этим скотом будем разбираться предметно, по каждому эпизоду. Если все пропажи людей – его рук дело, то нам надо выяснить, где находится каждый из пропавших. Может, они живые и содержатся в каком-нибудь потайном «зиндане»? А если и убиты, так хотя бы найти тела и похоронить по-человечески…
Через минуту с небольшим в сторону хутора, освещая себе дорогу фонарями, чуть ли не бегом помчались шестеро самых крепких мужиков, которые несли Катерину. Следом, светя огоньками сигарет и самокруток, громко обсуждая сегодняшние события, потянулись и все остальные. Задержанный отморозок уныло брел со связанными за спиной руками, как приговоренный на плаху. Его с обеих сторон придерживали хуторские мужики, которые с мечтательностью в голосе прикидывали, как наиболее достойно воздать подонку за все его «подвиги». Среди наиболее мягких кар было названо четвертование, а также сожжение заживо на медленном огне…
Хутор, несмотря на достаточно поздний час, не спал. Он и ликовал, и негодовал одновременно. Катерине к этому времени на квартире бывшего фельдшера (хуторской медпункт «оптимизировали» несколькими годами ранее, в смысле его полной ликвидации) была оказана первая помощь. Экс-фельдшер Анна Филаретовна обработала ножевые раны, каковых было насчитано около десятка, наложила стерильные повязки, ввела обезболивающее и антибиотики для профилактики болевого шока и раневой инфекции. С минуты на минуту должны были подъехать «Скорая» и наряд полиции. А пока в домике управы при большом стечении любопытствующих опера Гуров и Крячко вели строгий допрос задержанного.
Сидящий перед ними довольно-таки крупный тип лет тридцати, с раскормленной «шайбой» и сальными, спутанными волосами, старательно увиливал, не желая признавать очевидного. Кривя «отрихтованную» пинками физиономию, он всячески отрицал свою причастность к совершенному преступлению. По его словам, он сам, случайно оказавшись на территории фермы, услышал зов о помощи и поспешил на выручку, а в темени коровника якобы увидел, как кто-то убегает прочь. По стонам он нашел жертву нападения и попытался ей помочь. Из-за этого на его руках и оказалась кровь потерпевшей. Его рука случайно наткнулась на нож, вонзенный в ее тело. Он его вытащил, поэтому на рукояти, бесспорно, окажутся отпечатки его пальцев…
Люди, плотно набившиеся в домик управы, возмущенно шумели, не веря ни единому слову задержанного. Себя он назвал Казначеевым Леонидом, жителем Краснокуренного. Свое появление у Брутов объяснял тем, что ездил на своей «шестерке» рыбачить на Пятницкие пруды, но на обратном пути машина сломалась, и ему пришлось ее бросить прямо в поле.
– Вместе со всеми документами? – саркастично поинтересовался Крячко.
– Да! – замотал головой мордастый. – А чего их с собой таскать? Вдруг в темноте потеряю?
– Номер телефона знакомых. Любых… – доставая свой сотовый, потребовал Гуров. – Ну?
– Не помню… – облизывая разбитые и оттого распухшие губы, неохотно выдавил тот.
– Адрес, где проживаешь! – последовал вопрос Стаса.
– Да я не тутошний… – вновь начал выкручиваться задержанный. – Я из Москвы, из Люберец… А тут я в гостях у своего дядьки. По памяти, где его дом, помню, а номер и название улицы специально не запоминал.
Среди собравшихся раздался язвительный смех.
– Как ужака под вилами крутится, гнида! – выразил общее мнение дед с винтовкой, которого окружающие уважительно звали Егорычем. – Слышь, ты, болезный! Чего-то ты уж больно на Витьку Распекаева из Гусихинской похож. Не его родня?
– Не знаю я никакого Митьку Распекаева, не знаю никакой Гусихинской! – желчно огрызнулся мордастый.
– О! Ты глянь! – иронично рассмеялся Егорыч. – Я-то старого Распекая Витькой для отвода глаз назвал, а ты-то правильно назвал его по имени. Верно, Митька он. Это, выходит, ты Распекаев внучок, что годов семь назад за насильство над дитем малолетним посадили? Тебя ж в Гусихинской всю жизнь и кликали Внучком. Значит, из тюрьмы вышел и снова принялся за старое?
Лицо задержанного внезапно исказила гримаса ненависти. Перекосив рот, он сипло заорал:
– Да! Я – Распекаев. Да! Я из Гусихинской! А ты… А ты… Чтоб ты поскорее сдох, старый пенек! А-а-а! Ненавижу вас всех! Ненавижу!!!
Но его вопли никого не удивили, не уязвили, не напугали. Люди с презрением смотрели на отморозка, обсуждая, сколько ему «отмотают» за всех им убитых. Как видно, это в какой-то миг дошло до сознания Внучка. Он резко смолк и некоторое время сидел с выпученными глазами.
– Э! Вы че?!! Всех собак на меня повесить собираетесь? – беспокойно задергавшись, неожиданно возопил Распекаев, хлюпая разбитым носом, из которого продолжала сочиться красноватая «юшка». – Ладно! Насчет бабы – признаюсь. Ладно, было… И «оприходовал» ее, и пером покоцал… Признаюсь! А остальных мне шить – не хрена. Не-е-е-т! Я на это не подпишусь! Я с зоны-то откинулся только неделю назад, а в Гусихе всего третий день кантую. Чужих «жмуриков» на себя не возьму, и не надейтесь!..