Там, где билось мое сердце
Шрифт:
И все-таки что же имеется в виду под наведением порядка в мыслях? Наверное, вот это: прекратить рассуждать и попытаться «почувствовать». Из чего следует очевидное: то, что мы «чувствуем», ценнее любого размышления… Чувства надежнее.
Усевшись на плоскую скалу, я смотрел на белопенные гребешки волн и вспоминал слова Ньютона о том, что самому себе он кажется ребенком, который ищет на берегу самые гладкие камушки и самые красивые ракушки, в то время как великий океан истины расстилается перед ним еще непознанный. Еще я вспомнил Мэтью Арнольда, который на берегу Дуврского пролива, в свою очередь, вспоминал Софокла на берегу Эгейского
Всплыл в памяти вполне реальный берег. Анцио, 1944 год. Как хрустнул песок под моим грубым армейским ботинком: мы, поднимая тучи брызг, спрыгивали с десантной баржи, зная, что в любой момент нами могут поживиться немецкие пули.
Океан тогда был для меня не загадочной и могущественной стихией, а ледяной водой, из которой мне предстояло выбраться на берег, зарыться как можно глубже в песок и начать убивать. Пока мы брели к берегу, винтовку приходилось держать над головой, чтобы не замочить, потому что вода была по грудь. Никакого благоговения перед величием и красой Тирренского моря я не испытывал.
Любая проблема кажется неразрешимой только тому, у кого она возникла. Со стороны она часто выглядит смехотворно ничтожной. Промелькнула мысль, что и сам я попал в ловушку. Как те мои несчастные пациенты, для которых прошло время легких решений. Невозможно двигаться по жизни дальше (неважно, сколько мне ее еще осталось). Невозможно, пока я не уясню, что было там, во мраке прошлого. И тут требовалась тяжкая «кропотливая работа», то, что я начинающим психиатром настоятельно рекомендовал своим пациентам. Но я куда охотнее прибегал к давно известным трюкам: делал вид, что все нормально, старательно отвлекался на сиюминутные удовольствия, ловко менял направление мысли. Вот и Ньютона зачем-то вспомнил, а потом по инерции и Мэтью Арнольд выскочил.
С трудом заставив себя встать, я двинулся в сторону дома. Когда поднимался по ступенькам лесенки, снизу донеслись гулкие всплески. Я остановился и, сойдя с лестницы, свернул к краю обрывистого холма. В calanque кто-то плавал, и я почти сразу узнал гладкую изящную головку. Спустился, но встал так, чтобы меня не было видно. В конце концов Селин вышла из воды, нагая, как и в прошлый раз, и вскарабкалась на скалу. Инструмента для ловли ежей при ней не было, но полотенце она захватила. Расстелила его рядом со сброшенным платьем и легла. На спину. Волосы распустила веером, чтобы быстрее высохли, руки прижала к телу. Внизу живота было родимое пятно. На этот раз она мне показалась более сухощавой. Заметно было, что Селин не совсем разнежилась, словно подозревала или знала: за ней подсматривают.
Через минуту я пошел назад, к ступенькам, и вскоре очутился в саду Перейры.
Ланч был накрыт на открытой террасе, затененной ветвями сливы. Полетта принесла salade nigoise [16] с листочками полевого салата и острым чесночным соусом.
– С большим удовольствием прочел ваши заметки, – доложил я. – Насколько я понял, ваша цель – добиться того, чего должен, по идее, добиваться хороший психоаналитик. Но при этом вы используете физиологические особенности самого мозга, он должен сам произвести изменения, взрастить их. Тот же психоанализ,
16
Салат с тунцом и анчоусами (фр.).
– Верно, – сказал Перейра, наливая мне в стакан газированной воды. – Но углубляться в научные дебри я не мог, лекция рассчитана на первокурсников. А вообще-то я двадцать лет отдал этой теме.
Я понимающе кивнул. Самого меня занимали совсем иные вещи, но я прекрасно понимал, насколько притягательна эта гипотеза.
– Когда вы учились, сеансы психоанализа практиковались? – спросил Перейра. – Лично с вами работали?
– Да, было дело. В ту пору в Англии Фрейд был наше все. Психоанализ использовался не только как метод лечения, во многих клиниках он служил главным ориентиром при определении диагноза. Даже в случае шизофрении.
– Кто проводил сеансы с вами?
– Докторша по имени Белсайз Парк. В Лондоне.
– Была в вас влюблена?
– А как же.
Он усмехнулся.
– Выпытывала, что вам снилось? Уточняла детали?
– Да уж. Это было не трудно. Снилось мне много чего. Приходилось иногда опускать подробности, дама все-таки. В частности, в эпизодах, где я оскопляю своего отца…
– Вы нарочно меня дразните, мистер Хендрикс.
Как правило, глубоким старикам свойственно снисходительное добродушие. Лукавые искорки в глазах, дрожащий от ласковой усмешки голос. Часто мне казалось, что это у них от успокоенности. Радуются, что уже вне игры, больше никаких бешеных гонок в угоду молодым амбициям. Перейра был не таков. Невзирая на угасание интеллектуальной силы, игровую площадку он покидать не собирался.
Полетта поставила на середину стола блюдо с нарезанными фруктами.
– А знаете, доктор, – продолжил Перейра, – мне бы хотелось, чтобы вы побыли еще. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, вы оказались в сложной жизненной ситуации…
– А разве в жизни бывают иные?
– Я совсем старый. В могилу пора. И все-таки во мне пока жив молодой идеалист, тот начинающий врачеватель душ, каким я был когда-то. И я вижу, что вашу душу что-то тревожит. Скажете, я неправ?
– Я живой человек. Каждого из нас что-нибудь тревожит.
– Если вас что-то не устраивает, попробуем это исправить. Можете выбрать другую спальню. Можно пригласить на ужин Селин, хотите? Я попрошу Полетту приготовить что-нибудь по вашему вкусу.
В сосновых ветвях застрекотали древесные лягушки, громко, не уступая цикадам. Перейра подлил мне белого местного вина, а я мысленно перенесся в свою гостиную на Кенсал-Грин, с видеокассетами и скандалящими «соперницами».
И вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь.
– Ладно, – сдался я. – Побуду до среды. Спасибо вам. Но мне бы позвонить. Надо проверить, не было ли сообщений.
– Разумеется. Телефон в холле. Звоните сколько и когда угодно.
Телефонный аппарат был старинный, с навесным диском, с резным дубовым корпусом и похожим на ракушку раструбом микрофона. Качество французских телекоммуникаций наверняка улучшилось с тех времен, когда звонить за море было невозможно, но удастся ли со столь дальней дистанции включить кассету автоответчика?
Приставив к микрофону диктофон, я увидел Полетту, застывшую в дверном проеме кухни. Я вскинул бровь, и старуха нехотя попятилась.