Там, где горит свет
Шрифт:
– Тьен, погоди!
– белобрысый нагнал приятеля уже у реки.
– Ну, как сегодня?
– Нормально.
Улов Валет скинул сидевшему на перекрестке Речной и Почтовой нищему. Таскать все с собой было небезопасно: жандармы в слободе прикормленные, но случалось, стопорили кого-нибудь из колоды - надо же было показать, что не зря форму носят. В кармане осталось лишь несколько монет, купить чего-нибудь перекусить, да портсигар.
– Ух ты!
– восхитился Шут, вне колоды становившийся просто Лансом.
– Дай позырить.
– Руки!
– прикрикнул Тьен.
– Сам не насмотрелся.
Рассмотрел
Вор вытащил тонкую папироску, обнюхал, медленно протянув под носом, - куда там дешевому развесному табаку!
– и достал из кармана спички.
– Себе оставлю, - решил он, выпуская в воздух струйку легкого дыма.
– Это ж месяц жизни!
– попытался урезонить его Ланс, навскидку оценив товар.
– И так не бедствуем.
– Ты-то - да...
Валет подозрительно сощурился - глаза, словно два изумруда, блеснули под густыми черными ресницами.
– Опять проигрался?
– спросил он сурово.
– Ну-у...
– И Манон? В самом деле выгнала?
– Только сейчас заметил, что приятель прижимает к груди тощий узелок.
– Ну-у...
– Дурак, - со вздохом прокомментировал эти новости Валет.
– И куда пойдешь?
– Ну-у...
– И не мечтай!
– Хоть пару деньков!
– взмолился Шут.
– Она отходчивая, ты же знаешь. Завтра-послезавтра сама назад позовет.
Тьен знал. По его мнению, с подружкой приятелю повезло, и не только в том смысле, что девица при собственном жилье и при заработке, а вообще. Хозяйка, каких поискать, добрая, не болтливая. Умная… если не считать, что с дурнем этим связалась. Так он ей раньше не такие, как сегодня, серенады пел. Лет с пятнадцати за ней бегал, цветочки носил, камушки в окно кидал… Точно, сама позовет. Хоть Шут за свои гульки и не заслуживает.
– Ладно, - сжалился вор.
– Идем.
В Торговую слободу Валет, который тогда еще не был валетом, попал лет десять назад. Его привела какая-то старуха - то ли бабка, то ли тетка, то ли совсем чужая женщина, где-то подобравшая хорошенького темноволосого мальчика с нереально-зелеными, добрыми и ясными глазенками. Привела, усадила на Людном перекрестке... И на том перекрестке он просидел без малого три года. Днем менял без счета монетки на пирожки или сладости с лотков, вечером приходила горбатая Нэн, сгребала в карманы собранную им милостыню и тащила в ночлежку у реки, чтобы поутру опять привести на знакомое место. Прохожие охотно подавали скромному миловидному ребенку, но когда с румяных щечек спала детская припухлость, а в зеленых глазах появились лукавые искорки, стали обходить стороной, опасливо придерживая мошну. Зато подросшим мальчишкой заинтересовались другие - не слободские, тут таких не жаловали - те, что искали по городу смазливых детишек и сдавали в угоду похотливым толстосумам. В тот вечер, когда Тьен повстречался с ними в пустой подворотне, он и лишился недавно сменившегося переднего зуба. И познакомился с Шутом, который тогда уже был шутом.
Дальше завертелось-закрутилось... Но зуба как не было, так и нет. А Ланс как был, так и есть. Лишь для него Валет, который никогда и никого не впускал ни в свое убежище, ни в свою жизнь, делал исключение.
Жил Валет на чердаке доходного дома. Внизу - три этажа суеты, детского плача, бабьего визга и пьяной брани, а у него тут - тихая, опрятная комнатушка под скошенным потолком. Пол застелен старым, не раз латаным ковром, кровать, шкаф, два стула и стол под кружевной скатертью, в нескольких местах прорванной, но так, что почти незаметно. На столе петунья в надтреснутом горшке, в шкафу - книги, в основном изрядно потрепанные, но были и новые. В углу рядом с буфетом без дверец примостилась чугунная печурка. На крючке над умывальником - неизменно чистые полотенца
Шут не раз удивлялся, откуда у приятеля это - не вещи, с ними-то понятно - откуда такая страсть к чистоте, домашнему уюту? Сам Ланс еще и мать, сгоревшую от чахотки, и отца, после ее смерти запившего пуще прежнего, помнил, и дом у него когда-то имелся, с занавесочками да салфеточками, и сейчас у Манон обретается, а та по части порядка чисто фурия… Но Тьен-то на улице рос, с ворами и попрошайками, там не учили руки перед едой мыть, а бутылку вина, если вдруг случалась такая радость, пускали по кругу и пили прямо из горлышка.
Сейчас Валет достал бокалы на длинных ножках: настоящий хрусталь, только у одного скол на тонкой кромке, а у второго желтая трещина на затейливо ограненном боку - иначе вряд ли угодили бы в лавку старьевщика. Вино он тоже пил не абы какое. Не то, конечно, что по пять листров за бутылку, но никак не меньше чем по два. Красное, сухое. Кислятина, как Ланс считал: лучше бы крепленое брал - и дешевле, и приятнее, и хмелеешь скорее. Но на халяву, бают, и уксус сладкий, что уж о вине говорить?
Шут взял наполненный бокал и через окно выбрался вслед за товарищем на покатую крышу. Сел, прислонившись к широкой кирпичной трубе, поглядел на раскинувшийся внизу город, на реку, верткой змеей огибавшую зеленые берега, на кажущихся отсюда мелкими букашками людей. Потянулся.
– Хорошо.
– Хорошо, - согласился Тьен. Бесстрашно приблизился к краю крыши и остановился у хлипкого бортика.
– Полетать бы, да?
– Отсюда - нет, - не согласился белобрысый.
– Лететь недолго, приземляться больно, и второй раз уже не повторишь. На ярмарку сгоняй: там снова шар надули.
– Шар - это не то, - вздохнул Валет.
– По-настоящему бы. Хоть во сне.
– Дались тебе эти сны!
– отмахнулся Шут, морщась от терпкого вина.
Тьен промолчал. Достал из кармана портсигар, погладил пальцем белую розу и вытащил папиросу.
Все летают во сне, кого ни спроси. Если теперь не летают - значит, раньше было.
Валет никогда не летал. Хотел, но за миг до того, как ноги должны были оторваться от земли, падал, придавленный страхом, и просыпался в липком поту. Со временем и пытаться перестал...
Глава 2
В последние недели лета вдруг похолодало, и Кларисса зацвела позже, чем ожидала Софи, но денег из аптекарской лавки хватило, чтобы пережить это время. Еще и осталось немного, но девочка все равно собиралась вечером выйти на набережную: цветы не монеты - впрок не напасешь.