Там, где начинается вселенная

Эм Джей

Всё из того же справочника: «Мир был подписан ценой отказа в пользу Ближнего Востока от Вьетнама, Лаоса, Камбоджи, Таиланда и южных частей Казахстана и Китая». Именно тогда Евразийский Союз приобрёл свой нынешний вид: три слепленных вместе куска. Собственно Европа, островная и континентальная (где имел счастье родиться я), так называемая «Средняя Европа» – европейская часть бывшей России, и Восточная Азия – тоненький перешеек северного Казахстана и пригодной для жизни российской Азии, объединённый с Монголией, северным Китаем, Кореей и Японией.

Появившаяся по воле международносоюзовцев страна лежала в руинах. Ватанабэ призвал

разрушить всё, что не подлежало восстановлению, и как можно быстрее создать новое. Многие старые города окончательно исчезли с лица земли. Уцелевшие менялись на глазах, росли и превращались в гигантские мультиполисы. Стройки велись такими бешеными темпами, что до уничтожения некоторых развалин, которые им не мешали, ни у кого так и не дошли руки. Эти оазисы разрушения остались доживать свой век более или менее близко от мультиполисов. Часть из них чуть позже удачно использовали в качестве гетто для тех, кто счёл режим Ватанабэ тираническим. Первоначально эти люди, осуждённые за убеждения, выполняли роль самой дешёвой рабочей силы, но когда время «великих строек» закончилось, их надо было куда-то девать.

«Семь лет войны отбросили нас назад в развитии на десятилетия! – представляю, как Ватанабэ выкрикивал эти слова с трибуны. Настолько дотошным абитуриентом, чтобы разыскивать архивное видео, я не был. Но хватает и фантазии. – Наша цель – вернуть себе будущее…»

И так далее.

Помимо склонности прививать своим подданным самурайское отношение к жизни, у Ватанабэ была ещё одна – к искоренению старых географических названий. В историческом смысле традиция правителей давать присвоенным территориям новые имена – не редкость. Но в послевоенное время она достигла небывалого размаха. Или небывалого идиотизма, потому что переиначивали даже названия рек.

Многие мультиполисы окрестили в честь соратников Ватанабэ. Таким образом себя увековечили Фредерик Джаракас, Лора Седженто, Мей Лин, Александр Мовин и другие. Поскромничав, собственного имени президент ни одному городу не дал. Зато союзную столицу, место для которой выбрал на европейском юге, назвал в честь своей сподвижницы и жены Евы Катакараны.

В плане языка жителям азиатской части Союза пришлось сложнее, чем нам: в качестве государственного Ватанабэ ввёл европейский диалект. Впрочем, сложности были не такие уж большие. Ещё до войны процентов девяносто жителей Земли свободно владели международным – упрощённой формой английского. Евродиалект отличался от него тем, что был порядочно разбавлен заимствованиями из скандинавских языков. Но по сравнению со строительством городов миллионов на двадцать жителей каждый, освоить новый диалект – дело пустяковое.

Для европейцев языковые преобразования ограничились появлением нескольких десятков японских и китайских неологизмов.

Ещё год после того, как мы вышли из войны, остальные противники рвали друг друга на куски и перекраивали границы. Но крупных стран, подобных Союзу, больше не образовалось. Наоборот, увеличилось число противодействующих лагерей. Многие государства раздробились на части, бывшие соратники превратились во врагов.

В конце концов дело всё-таки пришлось решать худым миром и подписанием договора об отказе от оружия массового поражения. Но в полном смысле мирной жизнь за рубежом так и не стала. Локальные конфликты до сих пор продолжают вспыхивать с уже набившим оскомину постоянством. Отсюда и потребность в легионерах.

Границы Евразийский Союз закрыл наглухо, отгородившись от остального мира. В последние десятилетия выехать, правда, стало легче. Но нужна веская причина – желание сделаться легионером, к примеру. А в первые годы правления Ватанабэ занавес действительно был непроницаемым. Приподняли его лишь однажды, ещё до окончания войны. Причиной стал сельскохозяйственный кризис. Люди в стране были настолько поглощены восстановлением индустрии, что желающих трудиться в сельхозотрасли почти не осталось.

За считанные недели население Союза значительно прибыло за счёт хлынувших в мирное государство беженцев. Условием въезда было обязательство заниматься сельским хозяйством. Так вокруг мультиполисов появились землепашеские поселения. Землепашцы стали самой бесправной частью общества. Долгое время их переезд в мультиполисы просто не допускался. Сейчас напрямую не запрещён по закону, но по-прежнему «крайне нежелателен».

Через тридцать четыре года пожизненного президентства Ватанабэ Хаару сменил его сын Вильгельм Ватанабэ. Монархия? Ничего подобного. Назывался Ватанабэ-младший тоже президентом. Выбрала его Представительская палата. Которую, в свою очередь, выбрал народ. Как же иначе.

Вильгельм двадцать пять лет правил такой же твёрдой рукой, как его отец. Ну, может, чуть менее твёрдой. Но вот беда: прямого наследника-президента судьба ему не дала. Властолюбивая кровь клана Ватанабэ сильно разбавилась более жидкой. Преемник Вильгельма, двоюродный племянник, тот самый безвольный Торгер Нильсен, отрёкся от престола в пользу Себастиана Джесера.

Политический климат изменился. Некоторое его «потепление» люди стали чувствовать ещё в последние годы правления Вильгельма Ватанабэ. Именно тогда с «Пути посередине» Эммита Фокса сняли ярлык «переслащено-гуманистической» (а потому вредной) книги и официально её издали. Потом первые, ещё немногочисленные фоксовские общества признали легальными, и их ряды начали пополняться. По иронии это «потепление» совпало с погодным.

Скорее всего, без потепления (не погодного) Джесер никогда не пошёл бы в гору, не превратился бы в политика. Но вдруг так кстати зазвучали слова «демократия», «свобода», «новый курс», «наука и культура для человека», что амбициозному столичному фоксовцу грех было не воспользоваться ситуацией. Джесер воспользовался. И, кажется, теперь снова холодает.

Позднее

Студентами ни я, ни Грег в итоге так и не стали. Нас занесло в «Проект нуэ».

На момент прихода Джесера к власти мне было шестнадцать. Следующие четыре года я прожил с непоколебимой верой в то, что свободноевразийцы приведут нас к лучшему будущему. К такому, в котором от человека не будет требоваться только труд, труд, бесконечный труд. В котором будут уважать личность и её права.

Отец и мать эту мою веру всячески подпитывали. Своей собственной верой. Родись я на шестнадцать лет позднее, думаю, меня вполне могли бы назвать Себастианом. В то время на свет появилось много Себастианов, Норвиндов и Кристин. Но шестнадцать лет назад в моде были Александры, Карлы, Тэмуджины и Хидэёси. Родители, поддавшись этой моде, дали мне имя в честь древнеримского полководца. Сноутон часто издевается надо мной, заявляя, что у меня римский профиль. А в остальном внешность финно-скандинавская.