Там, где нас нет (сборник)
Шрифт:
– Но Колину иномарку ведь не угнали, – задумчиво сказал Волков.
– Ну, конечно, нет, Павел Николаевич! Небось, кто-нибудь мимо шел и задел, вот она и сработала!..
Волков пошел было к двери в контору, красиво оформленную кое-как пришпиленными флажками и картонной надписью «С Новым годом». В прошлом году были еще шарики, а в этом решили экономить и никаких шариков не купили.
Он пошел было к двери, но вдруг остановился.
Действительно, а сигнализация-то почему сработала? Потому что кто-то проходил мимо и «задел», как выразилась Маша?
Волков вернулся к сугробу, еще раз обошел его со всех сторон, взялся обеими руками за бампер и покачал.
Сугроб послушно качнулся, и с бампера тихо обрушился пласт чистого снега.
Ничего не произошло. Маша в некотором отдалении наблюдала за ним с интересом.
Волков зашел с другой стороны и постучал ботинком по колесу.
Опять ничего.
– Что вы делаете, Павел Николаевич? – громко спросила Маша.
– Собираюсь угнать машину Сиротина, – буркнул Волков себе под нос.
– А зачем?
Он налег на капот – в рукава моментально насыпался снег – и еще покачал тачку взад-вперед. Прохожие на тротуаре приостанавливались и с любопытством посматривали.
Только когда машина раскачалась как следует, под снегом вдруг зажглись огни, что-то хрюкнуло и завыло, очень громко, с переливами, как полицейская сирена.
– Проснулась, – сказал Волков сердито и отошел, отряхивая перчатки.
Повыв секунды три, машина опять полыхнула фарами и успокоилась, как и не было ничего.
Непонятно. Совсем непонятно, как сказал маленький Павлик про «Теоретические основы электротехники»!.. Выходит, кто-то на самом деле пытался угнать машину Сиротина или вскрыть, что ли, чтобы украсть оттуда автомобильную аптечку или карту Московской области?! А больше ничего в ней не было, Волков знал это точно. Осторожный Сиротин, отставной полковник, если бы мог, забирал бы из нее и аккумулятор, но в последние годы это стало как-то совсем неактуально.
Красть машину оживленным вечером в оживленном месте, да еще так, что сигнализация у нее все время срабатывала, – это кем надо быть?! Или и впрямь баловался кто-то?..
Только это странно. Как хотите, но странно!.. В этом районе серых фасадов, тесных тротуарчиков, высоких крылечек старинных «доходных домов», переделанных в учреждения, не было ни кафешек, ни забегаловок, ни дешевых магазинов «джинсовой одежды», да и от метро не близко, минут пятнадцать быстрым ходом! Здесь отродясь не резвились отроки – их принято теперь называть подростки, – не пили пиво, не били стекол, не матерились, не совокуплялись на лавочках, в общем, культурно не отдыхали!..
– Вы говорите, сигнализация несколько раз срабатывала? – подходя, спросил Волков у Маши.
– Вроде да.
– Вы сами слышали?
– Вроде нет.
Волков посмотрел на нее.
– Это что значит? Слышали, но не вы? Вы, но не слышали?
– Нет, нет, Павел Николаевич, я не слышала, то есть, может, и слышала, но не помню! Мне потом кто-то из ребят сказал, что она весь день пищала, его сигнализация!
– А кто сказал, не помните?
Маша честно подумала и ответила, что не помнит.
– А... зачем вы все это проделываете, Павел Николаевич?
Волков пожал плечами и придержал перед Машей тяжелую входную дверь.
– Сам не знаю, – признался он. – Мне все как-то не верится, что Коля погиб так... глупо.
Маша покивала горестно, Волков пропустил ее вперед, к лифту, а сам сунулся в окошечко, за которым помещался охранник, бритый молодой и сонный детина. Их было несколько, и все одинаково бритые, молодые и сонные.
Волков их все время жалел, честное слово, жалел!..
Вот сидят они за стеклом, провожают взглядами входящих. Когда не провожают, играют под столом на телефонных аппаратах в игру под названием «Большие гонки», а может, «Джунгли». Телефоны они держат так, чтобы с этой стороны стекла было не видно, чем именно они заняты в так называемое «рабочее время». У самого продвинутого, умеющего читать, в верхнем ящике стола, застеленном непременной газетой, лежит захватанный детектив, который он читает, кося глазами и прикрывая ящик пузом так, чтобы тоже было не видно.
В их работе нет никакого смысла, ибо в шесть часов их отпускают по домам, и стеклянная будочка пустеет. «Отразить нападение» они не смогут, потому что слишком неповоротливы, тяжеловесны и несообразительны, да и нападать вряд ли кто-то захочет.
В их жизни, казалось Волкову, тоже нет и никогда не будет смысла, потому что, посидев до шести на стуле в будочке на работе, они пересаживаются на поролоновые диваны дома и уставляются в телевизоры, как давеча таращились в «Джунгли» или «Большие гонки».
Самое сильное переживание – футбол по шестому каналу или с тещей поругаться.
Самое жгучее желание – свалить от супруги на рыбалку.
Самое лучшее развлечение – пивко охлажденное, да водочка, да под соленый огурчик и черный хлебушек в гараже у Сереги или у Санька.
И все. Больше никогда и ничего. Больше никуда и ниоткуда. Больше никак – не так и не сяк.
Жизнь уйдет, а они, эти из будочки, даже не догадаются о том, что она была! Не успеют проснуться, умыться, оглянуться по сторонам – может, есть все-таки что-то интересное, жгучее, острое, трагичное, веселое, странное, забавное, любовное!
«Впрочем, – остановил себя Волков, – мало кто знает, зачем живет. Или уж какие-нибудь заумные мудрецы, или, наоборот, дураки.
Вот ты, Волков, знаешь, зачем живешь?..
А Коля Сиротин зачем жил? И зачем погиб?..»
Волков, сунувшись в окошечко к охраннику, оказался очень близко к нему, так что тот даже подался назад.
– Здрасте, – сказал охранник растерянно. В желтых заскорузлых пальцах он крутил телефон, и несло от него перегаром, смешанным с мятным вкусом жвачки «белоснежность и буйство свежести». Буйством несло особенно.