Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать
Шрифт:
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
И они подобрали его и похоронили, ибо ничего больше с ним нельзя было поделать.
Воину не стыдно плакать над погибшим товарищем – стыдно не плакать.
Впереди затихли, враз оборвавшись, воинственные вопли Чих–орды. Постепенно улеглась обратно на дорогу пыль, а елочки и сосенки по обочине стали серыми.
– Поторопился ты без меня в Костяные–то Леса, братец, – приговаривал Жихарь – не упрекал, а просто так полагалось. – Нам бы прилично
Белый шатер, брошенный кочевииками, был пуст. Ни ханского оружия, ни награбленных драгоценностей. На простом глиняном блюде каталось несколько жалких кругляшков твердокаменного овечьего сыра.
«Вот тебе и тризна», – заметил Жихарь, раздавил один шарик в руке, высылал крошки Будимиру. Сперва богатырь подумал, не сжечь ли тело побратима заодно с шатром, как делают иные народы, но потом все же решил не поддаваться легкому искушению и совершить похороны как полагается, со всеми возможными почестями.
Никаких заступов кочевники с собой не возили, и Жихарь, поковырявшись в бесполезных мелочах, нашел коротенькую костяную лопатку – ею, должно быть, чесали спину.
Богатырь вышел из шатра с лопаткой и небольшой подушкой – ее он подложил Принцу под голову, чтобы удобнее было ждать, когда выйдет могила. Место для нее он выбрал на склоне.
– Прости, брат, что не могу снарядить должным порядком, – говорил он, делая зарубки в земле. – Отправляю тебя в дальний путь без доброго коня, без воинского доспеха. Но ты ходить пешком уже, должно быть, привык, а для умрунов и ножа с дубинкой довольно. Вот и нашел ты свое королевство – три аршина в длину.
Яр–Тур не перечил – должно быть, такой размер его вполне устраивал.
Полетели первые комья земли. Будимир не принимал в работе никакого участия и вообще был как–то подозрительно равнодушен. «Мозги–то у него с горошину», – оправдывал петуха Жихарь.
– Человек ты был правильный, – продолжал богатырь, умывая слезой запыленное лицо. – Значит, попадешь в Правь, на небо. Там передай всем от меня низкий поклон, скажи, чтобы скоро ждали. Попеняй светлому Яриле, что весна в нынешнем году была поздняя, еле дождались. Чтобы такого больше не повторялось. Даждьбога увидишь, вели работать, и Перун чтобы не дремал: в дороге без дождя хорошо, а в поле не очень. Та–ак… Насчет князя Жупела я сам нажалуюсь, когда там буду… Да, вот еще, не забудь повидать там Леля.
Его сразу узнаешь: молодой и кудрявый, на голове из хмеля венок. Ему передай, что иные девушки стали нынче сильно жадны и требуют за любовь какие–то там подарки. Это не дело. Я не Коляда, чтоб подарки раздавать.
Жалко, что нет с нами собаки: я бы ей голову отрубил и бросил в могилу, чтобы показывала дорогу на тот свет. У собак это хорошо получается. Ну да ты грамотный, сам доберешься. Встретится тебе на пути старая старуха, станет предлагать зеленое вино. В глотке у тебя сухо, как водится перед смертью, но ты от вина откажись, брось в старую ведьму полынной травкой – я сейчас за ней Будимира пошлю. Конечно, неплохо бы могилку покропить петушиной кровью, только ведь Будимир для нас не петух, а боевой товарищ…
Будимир покосился и от греха подальше побрел в лес искать полынь.
– После старухи встанет перед тобой воин с двойной секирой и в два человечьих роста. С ним ни слова не разговаривай, бей промежду глаз дубинкой и ножом в живот, как я учил. Если ему поддашься, угодишь в Навье Царство, как после старухиного угощения. Но ты не поддашься. Третьим будет жрец не нашего бога. Голова у него баранья, значит, и толковать с ним не о чем. Но я тебе пальцы на левой руке, пока не закостенели, сложу кукишем – это у них вроде пропуска. Далее встанет на пути заплечных дел мастер Кудерма – весь в красном, словно от рассыпной рожи лечится. С тем разговор короткий, но только руками к нему не прикасайся и пинай прямо ногой в низ живота… Да ты слушаешь ли? Неужели ваши друиды покойника так просто в землю пихают и не растолкуют, как ему дальше быть? Когда Кудерма не стерпит боли и согнется, выдернешь у него точно с макушки зубами три волоска…
– Я не думала, что моего брата станут погребать столь варварским способом, – раздался тихий и нежный голос.
– Отстань! – огрызнулся Жихарь. – Не до тебя!
Но все–таки отложил лопатку и оглянулся. На дороге стояла легкая, из прутьев сплетенная повозка, запряженная двумя беспросветно черными конями.
Из повозки вышла девушка.
Этого добра Жихарь повидал не хуже царя Соломона, но тут забыл и про беду, и про обряды. Он еще и разглядеть как следует не успел светлого ее лица, а знал уже и чувствовал наперед, что падает прямо на душу нелюдская тоска, что теперь и горе не страшно, и победа не в радость, и дела напрасны, и не остудит зима, и не согреет лето, и вода не унесет жажды, и земля не успокоит, и ветер не освежит, и не опалит огонь.
Тем более что с ним уже сто раз такое бывало.
– То, что Рыбы пожрали Овна, еще ни о чем не говорит, – сказала девушка.
Губы ее при этом не шевелились, а голос шел со всех сторон. – Лучше зарой свою нелепую яму, мальчишка, и перенеси тело моего брата в повозку. Он ушел до назначенного срока, и кое–кто за это поплатится…
Ее длинное и узкое платье казалось сшитым из того же вещества, что и кони, – ни одной складки нельзя было разглядеть, ни одного отблеска, и тем посрамлялось висевшее высоко в небе солнце, бессильное пробить эту черноту.
Разбросанные по платью бледно–зеленые жемчужины образовывали какой–то строгий узор. Если долго его рассматривать – а именно это Жихарь и делал, не осмеливаясь еще раз поглядеть в лицо, – в голове все начинало ходить ходуном и в сон тянуло…
Тревожно заорал петух. Пришелица недовольно передернулась и на мгновение как бы расплылась в воздухе, но тут же вновь обозначилась.
– Сверни шею дерзкой твари, – потребовала незнакомка, и богатырь наконец пришел в себя.
– Что вы все до птички докопались? – заворчал он и полез вон из ямы. – Ты кто такая?
– На зеленых валийских холмах меня зовут Морриган… – Она даже вроде улыбнулась, но на Жихаря такое имя не произвело никакого действия.
– Вот что, девка, – сурово сказал он. – Ты над покойниками причитывать горазда?
– Что–о?
– Над покойником полагается причитывать, – объяснил Жихарь, весьма довольный, что озадачил красавицу. – Ну, еще надобно волосы распустить, ро… личико то есть, расцарапать, хоть и жалко, и голосить жалобно–жалобно – так, чтобы даже камень прослезился…