Там, где Небеса

Томилов Константин

– Здравствуй, Маша!

Она вышла к нему через три ночи лихорадочной, болезненно сладостной переписки. Прокравшись, как воришка, по спящему корпусу летнего детского лагеря, благополучно миновав подрёмывающую ночную вахтёршу, открыв переданными им, через Ренату, ключами запасной, аварийный выход, спустилась по разваливающейся от старости лестницы со своего второго этажа вниз и УПАЛА в объятия нетерпеливо подрагивающего Максима.

– Ой, что я делаю?! Зачем?! – рванулась Маша после жаждующе бесконечного поцелуя, будто и

в самом деле намереваясь "остановиться".

– Машенька, – просящим, умоляющим почти детским, подростковым голосом просипел "скоропалительный воздыхатель", – не уходи! Пожалуйста!

– Да куда ж я от тебя? – сквозь слёзы рассмеялась Мария, приникая к нему всем своим дрожащим телом, – всё пришла уже, значит ТВОЯ…, пошли…, пошли к тебе.

– Какой ты у меня неумелый, – посетовала спустя неделю Маша, – всё тебе говорить и показывать надо…, ОЙ! —тут же испуганно приникла к нему и оцепенела от страха, а вдруг он её попрекнёт чрезмерной многоопытностью.

– Да я как-то всё, – как и не поняв ничего, не обратив внимания, извиняющееся пожал плечами Максим, – всё по гарнизонам и "в деле". А там все бабы, либо верные жёны, либо такие шалавы с которыми и связываться не хочется. Нет, конечно же были у меня женщины. Но каждый раз совсем ненадолго. На раз или два меня с ними "хватало". А потом, почему-то, противно становилось, отвращение к ним появлялось…

– А со мной?! – требовательно впилась в него взглядом в рассветном полумраке Маша.

– А с тобой нет, – счастливо заулыбался ей в ответ Максим, – ты для меня с каждым днём…, то есть с каждой ночью, всё желаннее и желаннее…, я ведь тебя в первый же день заприметил, а ты на меня "ноль эмоций"…, а я, как тебя увижу, так весь день как праздник…, ты же, Машенька, вся такая, как из солнца и ветра…

– Ох, Максимушка! Не надо, – сладострастно застонала Маша, – замолчи пожалуйста, а то когда ты так говоришь, у меня всё прям горит внутри, того и гляди "дым из ушей повалит", "пожежа" прям внутри, особенно здесь, – беря его руку и прижимая её ладонью к низу своего живота.

– Сейчас "потушим", – уверенно пообещал "бравый пожарник", заключая в объятия, задыхающуюся, как от спринтерского бега, Свою Женщину.

Им удалось взять совместный выходной уже перед самым концом первой смены. "Убежав" из лагеря ранним утром, они сняли крохотное бунгало прямо на берегу переливающегося расплавленным золотом моря. Во время этого одновременно бесконечного и пролетевшего как один миг, переполненного безудержной радостью дня, выяснилось что они живут и чувствуют как один человек; что им нравится одна и та же еда, музыка, книги; что телевизора для них как и не существует; что поэзия для них, прям таки "божественное наслаждение", когда один начинал читать, а второй тут же подхватывал, продолжал за ним ритмические строки; что на всю эту "дурацкую политику", им обоим "насрать тридцать три кучи"; что во всём им даже и поспорить не о чем, а Согласие сплетается с Согласием "запутывая" их в "неразрывные сети". Каждый раз в такие мгновения Маша чувствуя как её сердечко замирает и начинает болеть от какого-то то ли сладостного, то ли тягостно тревожного предчувствия, обхватывала ладонями лицо Максима и пристально вглядывалась в его глаза. Пытаясь понять не лукавит ли он, не подстраивается ли под неё. И видя, где-то в непроглядной черноте его зрачков, что и его посещают такие же подозрения. И каждый раз оба убеждаясь в искренности своих слов, они бросались друг другу в объятия если были внутри деревянного домика, или схватившись за руки, стремглав, бросив всё, убегали с пляжа, срывая с себя сразу за порогом, те крохотные лоскутки одежды, которые прикрывали их разгорячённые тела.

– Ой, выключите, пожалуйста! – вскинулась лежащая на плече Максима, подрёмывающая в ночном такси Маша, когда они возвращались заполночь на "своё рабочее место".

– Да как скажете, – равнодушно пожал плечами таксист прерывая завывающую из динамиков песню о том, как ветер с моря дул, дул и нагонял беду.

Беда

Всё началось "рушиться" во время пересменки, когда лагерь освободившись от первого готовился к приёму второго заезда.

– Это ты, Рената? – не оборачиваясь, услышав открывающуюся дверь, спросила Мария торопливо строча в тетради, желая поскорее отделаться от писанины, чтобы ещё успеть сходить с Максимом на послеобеденное море, – что-то ты рано, тебя ж до завтра отпустили.

– Мама! – раздался за спиной радостный визг Анютки.

– Ой, доченька моя! – чуть не упала со стула Маша, соскользнув с него, опустившись на корточки и обнимая, притискивая к себе родное детское тельце.

– Как вы сюда попали? – спросила радостно смеясь и чмокая смеющееся румяное личико.

– Начальник охраны пропустил, – ответил за неё вошедший следом Сергей, – "молоток-пацан", понимающий, а то, тот который на вахте упёрся как баран, не положено говорит и всё, звоните чтобы она сама к вам вышла. А у тебя телефон не отвечает…

– Забыла наверное зарядить, замоталась тут с этой пересменкой, – "завиляла" Маша, "закрываясь" дочерью от подозрительно поглядывающего на неё мужа, – а почему вы меня не предупредили что собираетесь приехать? Я бы тогда…

– А мы хотели сделать тебе сюрприз! – перебила её радостно хохоча Анютка.

– Ничего себе сюрприз! – огорчённо вздохнула и тут же "ринулась в атаку" Мария,– а если бы я не на месте, не здесь была? Меня же с утра на центральный склад посылали, я вот только недавно оттуда приехала. Вон ещё только разгрузились, ещё даже не разбирали ничего, – махнула в сторону открытой двери, где в холле коридора первого этажа было свалено то, что требовалось для обеспечения следующей смены.

Конец ознакомительного фрагмента.