Там, где парят орлы. Последняя граница
Шрифт:
Ему не хотелось бить пилота рукояткой по затылку, но выбора не было. Как только пилот вошел в боковую дверь и увидел направленный в упор «люгер» Шэффера, он чуть было не закричал, и Смиту одним ударом пришлось уложить его на пол.
Они сняли с лежащего без сознания пилота комбинезон, связали ему руки, сунули в рот кляп и оставили лежать в углу. Шэфферу комбинезон пришелся не очень–то впору — но он редко на ком сидит, как влитой. Лейтенант надвинул низко на лоб фуражку пилота и вышел.
Смит выключил свет, поднял занавески, приоткрыл окно и стал у окна с «люгером» в руке. Шэффер поднимался по трапу к геликоптеру. Охранник с собакой
— Быстро сделано, — похвалил Смит.
— Страх дал ему крылья, — мрачно продекламировал Шэффер. — Я всегда быстро действую, если нервничаю. Видали, какие зубищи у этой псины? — Он швырнул на пол деталь, которую принес с собой, и смял ее ногой. — Распределитель зажигания. Голову даю на отсечение — второй такой штуки не найти во всей Баварии. Во всяком случае, для этого двигателя. А теперь вы, наверное, пошлете меня изображать телефонную барышню.
— Нет. Прибережем твои актерские способности для другого случая. А нынче ночью изображать тебе придется только лейтенанта Шэффера, простака–американца за границей.
— Ну, это ерунда, — невесело сказал Шэффер.
— Надо, однако, взглянуть, как далеко они успели зайти со стариной Карнаби–Джонсом. Потопали.
Поднявшись на два этажа вверх и пройдя до середины коридора, Смит остановился у двери и подал знак Шэфферу, который тут же щелкнул выключателем. Свет погас. Смит осторожно приотворил дверь. Они проскользнули в щель. Это была даже не комната, а огромный зал. В дальнем конце ярко горели три больших канделябра, но там, где стояли сейчас Смит и Шэффер, царила тьма. Они очутились на галерее менестрелей, которая опоясывала зал. Она была заставлена рядами деревянных скамеек, по одну сторону двери располагался исполнительский пульт, по другую — органные трубы. Вероятно, строитель замка обожал органную музыку и хоровое пение. С середины галереи спускались ступени лестницы с причудливыми резными перилами. Точное название — «золотая гостиная», подумал Смит. Все здесь было золотым или позолоченным. Целую стену занимал ковер золотистых тонов, пушистый ворс которого заставил бы позеленеть от зависти полярного мишку. Тяжелая барочная мебель, украшенная змеями и горгульями, была покрыта позолотой, мягкие диваны и глубокие кресла обиты пыльной золотой парчой. Золотые канделябры на инкрустированной золотом каминной доске отражались в огромном зеркале, взятом в золотую раму. Тяжелые гардины тоже были из чего–то золотого. Странно, что довершал картину простой дубовый потолок, но, возможно, позолота с него за давностью лет обсыпалась. Так или иначе идея эдакой роскоши могла прийти в голову только какому–нибудь безумному баварскому монарху.
У каминного огня сидели трое мужчин, судя по их виду, приятно беседующие за чашечкой послеобеденного кофе с рюмкой коньяка. Напитки подавала — конечно, на золотом подносе — Анна–Мария. Она, кстати слегка нарушала однообразие: вместо золотой парчи оделась в узкое белое шелковое платье, которое, впрочем, очень шло к ее белокурым волосам и красивому загару.
Спиной к Смиту сидел человек, которого он прежде не видел, но уверенно опознал — это был полковник Пауль Крамер,
— Вы очень осложняете мою задачу, генерал Карнаби. Весьма, весьма осложняете.
— Вы сами создаете себе трудности, мои дорогой Крамер, — в тон ему ответил Картрайт Джонс. — Вы и генерал Роземейер. А на самом деле никаких проблем нет. — Он повернулся к Анне–Марии и улыбнулся. — Нельзя ли мне получить еще немножко вашего замечательного коньяка, дорогая. У нас в штабе союзников ничего подобного не подают. Умеете же вы, господа, наслаждаться жизнью даже в таком медвежьем углу!
В темноте галереи Шэффер толкнул Смита локтем.
— Чего это они поят нашего Карнаби–Джонса «Наполеоном»? — негодующе пробормотал он. — А мы–то думали, что его посадили на иглу и накачали скополамином.
— Тcс! — прошипел Смит, и в этих звуках прозвучало еще больше негодования, чем в тираде Шэффера.
Джонс благодарно улыбнулся Анне–Марии, налившей ему коньяка, сделал глоток, удовлетворенно вздохнул и продолжил:
— Или вы, генерал Роземейер, запамятовали, что Германия подписала Гаагскую конвенцию?
— Нет, не запамятовал, — нервозно ответил Роземейер. — Но если бы я мог действовать по своему усмотрению… Генерал, у меня связаны руки. Я получаю инструкции из Берлина.
— Вот и сообщите в Берлин: им следует знать, что я генерал, генерал Джордж Карнаби, армия Соединенных Штатов.
— И шеф–координатор операции по подготовке второго фронта, — угрюмо добавил Роземейер.
— Второго фронта? — оживился Джонс. — Это что такое?
Роземейер с солдатской прямотой отрубил:
— Генерал, я сделал все, что в моих силах. Верьте слову. В течение последних тридцати шести часов я убеждал, пытался убедить верховное командование, что сам факт вашего пленения заставит неприятеля изменить планы вторжения. Но мне не удалось заставить их прислушаться. Поэтому в последний раз прошу вас…
— Генерал Джордж Карнаби, — спокойно повторил Джонс. — Армия Соединенных Штатов Америки.
— Ничего другого я не ожидал, — устало кивнул Роземейер. — Чего еще можно ожидать от генерала вашего ранга? Боюсь, придется передать вас в руки полковника Крамера.
Джонс отхлебнул коньяк и задумчиво уставился на Крамера.
— Похоже, это не доставляет радости и ему.
— Отнюдь, — отозвался Крамер. — Но я тоже маленький человек и тоже действую в соответствии с инструкциями. Мне поможет Анна–Мария.
— Эта очаровательная юная леди, — Джонс изобразил вежливое недоумение, — специалист по засаживанию иголок под ногти?
— По подкожным инъекциям, — коротко поправил его Крамер. — Очень квалифицированная медсестра. Зазвенел звонок, Крамер снял трубку.