Там, где сердце
Шрифт:
Теперь руки более настойчивы. Две пары. С силой оттаскивают меня. Что-то капает с моего подбородка.
— Вы ранены, мэм. Нам нужно осмотреть вашу руку, — тот же голос, та же женщина.
Я поворачиваюсь и смотрю на нее. Молодая, светловолосая, красивая. На ней темно-синяя форма фельдшера. Волосы заплетены в косу. Она осторожно поддерживает мою левую руку у локтя и запястья. Я опускаю взгляд и вижу, что она сломана. Очень сильно и в нескольких местах. Белая кость торчит из кожи в области предплечья. После прикосновений фельдшера я понимаю, что у меня болевой шок.
Я кричу.
Кричу больше из-за Оливера, чем из-за собственной физической боли. Поднимаю взгляд и вижу двух санитаров, застегивающих «молнию» на мешке с телом Оливера и поднимающих его на каталку.
— Нет, нет… — я вырываюсь и, пошатываясь, иду к ним. — Позвольте мне попрощаться, позвольте… Дайте мне попрощаться, пожалуйста.
Женщина-фельдшер идет вместе со мной, каким-то образом предугадывая мои движения и умудряясь двумя руками поддерживать мою травмированную руку. Здоровой рукой я отпихиваю ее и ударяю сломанной конечностью по каталке, но боль ничто по сравнению с океаном горя и морем шока, бурлящими в глубине души и выжидающими момента, чтобы затащить меня в свой омут. Мне слишком хорошо знакомо это чувство.
Санитар опускает «молнию», чтобы я могла увидеть лицо Олли. Оно все разбито, в синяках и порезах. Часть лица просто отсутствует. Он был таким красивым, а сейчас… смерть изуродовала его. Но мне все равно. Я целую его в лоб — единственную часть, оставшуюся почему-то неповрежденной.
— Я люблю тебя, Олли. Господи, прости меня. Мне так жаль, — мои дрожащие ноги подкашиваются, и я снова оказываюсь на земле. — Мне так жаль.
На помощь мне снова приходят руки. Я делаю глубокий вдох, потому что сейчас пора включить свой собственный опыт. Я заставляю себя встать и стараюсь удерживать свое тело в вертикальном положении. С дрожью я откидываю со лба Олли прядь волос — черную, тронутую ранней сединой. Раньше я называла его перченым и шутила, что, когда он полностью поседеет, буду звать его соленым.
Такой талантливый, такой бесстрашный.
И все это ушло. Исчезло в один миг. За долю секунды его жизнь оборвалась.
Я снова наклоняюсь и целую его в лоб.
— Прощай, Оливер.
Мужчины смотрят на меня, и я киваю. Потом наблюдаю, как они снова застегивают мешок.
Оранжевые конусы, мерцающие огни, сирены, моргание фар. Сотрудники полиции регулируют движение, пожарный грузовик и машина скорой помощи углом отгораживают место аварии, чтобы скрыть его от зевак и любопытных. В нескольких шагах то, что осталось от нашей машины — перевернутая, дымящаяся, совершенно разбитая. Чуть дальше на шоссе опрокинутый тягач с прицепом, который врезался в нас. Я вижу другие машины, еще больше скорых и полицейских, еще больше оранжевых конусов и мигалок. Еще одна бригада медиков склонилась над кем-то другим.
Месиво. Чертово месиво.
Меня провожают к задней двери машины скорой помощи, помогают забраться внутрь и усаживают на кушетку. Светловолосая женщина-врач осматривает мою руку.
— Вы можете назвать свое имя?
— Найл Эмори Джеймс, — и вот тут наружу вырывается шок. Чувствую, как он волной прокатывается по мне, но я не борюсь с ним.
— Сколько вам лет, Найл?
— Тридцать два. Моего мужа зовут Оливер Майкл Джеймс… звали… звали Оливер Майкл Джеймс. Он… он был хирургом в организации «Врачи без границ». А у меня, видимо, шок.
— Это понятно. Кроме руки еще что-нибудь болит?
Она очень хорошая, эта врач. Отвлекает меня разговорами, пока трудится над моей рукой. Обездвиживает ее, пока мы не доедем до больницы. Перелом слишком сложный, чтобы гипсовать прямо здесь.
— Нет, только рука, — говорю я, но чувствую, что губы мои распухли и онемели, и слова словно сами по себе выскальзывают из моего рта.
Ее голос звучит как бы издалека.
— Можете рассказать мне, что произошло?
— Тягач. Кто-то подрезал нас, выскочив перед самым носом, и я резко перестроилась. Я была за рулем. И виновата. Мы спорили. О какой-то ерунде. Ничего серьезного, просто…одна из тех перебранок, которые возникают, когда оба в стрессовом состоянии, понимаете? Он хотел «Дорожное радио», а я хотела «Хит-1». Какая нелепица. Я отвлеклась. Тягач врезался в нас, и мы просто подлетели. Врезались в другой автомобиль. Вон в тот, — указала я дрожащим пальцем. — Не знаю. Мы перевернулись несколько раз. А когда остановились, то оба находились в сознании. Я попыталась вытащить его. Знаю, что не должна была его трогать, но он истекал кровью, и я обязана была его спасти. Я должна была… я пыталась… я должна была его спасти и не смогла. У него была повреждена бедренная артерия, плюс тяжелая черепно-мозговая травма и, как мне кажется, внутреннее кровотечение. Я пыталась. Я пыталась… Но не смогла спасти его.
Смотрю вниз на свои руки. Они красные. Полностью красные. Под ногтями толстый бурый слой. Вокруг ногтей красный ободок запекшейся крови. Складки кожи на запястьях — белые линии среди умерших клеток. Я прикасаюсь к лицу, ощупывая липкую кровь на щеке, на прядях волос.
— Вы не смогли бы его спасти, Найл. Я видела его. Вы ничего не смогли бы сделать. Здесь никто ничего не смог бы сделать. Даже если бы его довезли до больницы, думаю, это не помогло бы, — к этому моменту она уже закончила с моей рукой и вытирает мне салфеткой лицо. Смывает мертвую кровь Оливера.
— Эмили, вы там готовы? — я слышу хриплый голос санитара, заглянувшего в открытую заднюю дверь скорой.
— Да, увози нас.
Знаю, мне предстоит выплакать реки слез. Но прямо сейчас я не могу. Могу только сидеть и ощущать, как слезы жалят глаза. Могу только ждать, когда они прольются, и я наконец-то почувствую неистовую адскую боль, которая до сих пор почему-то далеко.
Это неправда. Это все пока еще не по-настоящему. Знаю, что в конце концов это станет реальным, но сейчас Оливер просто где-то в другом месте. Я буду ждать его возвращения домой, но он не придет. Но сейчас он еще не умер. Не в моей голове.
— Оливер, он… он донор. Донор органов.
— Спасает жизни, даже когда сам ушел, — говорит она.
Она понимает.
— У него была величайшая душа. Его сердце… он жил, помогая другим людям. Каждый удар его сердца был… для кого-то другого. Надеюсь, его сердце достанется кому-то хорошему.
Я словно парусник в подарочной бутылке…
Британские Виргинские острова.
Мне не стоит этого делать. Действительно не стоит. Мои врачи, армия юристов, черт, даже Лианна сказала бы мне ни хрена этого не делать.
И, конечно же, именно поэтому я сделаю это.
Я стою на этой отвесной скале в течение последних десяти минут, отсчитывая волны и наблюдая как разъяренный, бурлящий, разбрасывающий брызги поток накатывает и, вздыбившись, обрушивается в приливный бассейн прямо подо мной, заполняя его. Смотрю, как волна отползает обратно, открывая похожий на замочную скважину сводчатый проход, ведущий из бассейна в открытый океан. Этот прыжок — чертово самоубийство. Приливная волна безумна, а отливная убийственна. Открывающаяся арка, возможно, метра два в ширину и окружена с двух сторон неприступными стенами этих ужасных скал. Если я неправильно рассчитаю время прыжка, меня просто размажет. Если я не смогу задержать дыхание достаточно долго, меня размажет. Если не смогу плыть достаточно сильно, чтобы проскочить в эту «замочную скважину», меня затянет под воду и размажет. Ни хрена не удивительно, что я не должен делать этого.