Там, где сердце
Шрифт:
Теперь на ее лице читается отвращение.
— Господи, ты мастер вешать лапшу на уши, да?
— Крупнейший специалист.
Она смаргивает навернувшиеся слезы.
— Есть еще какая-то лапша, предназначенная для моих ушей?
Я на секунду задумываюсь.
— Ты можешь сделать кого-то по-настоящему счастливым. И мне просто хочется, чтобы этим парнем мог бы быть я.
Она кивает.
— Неплохо, но довольно избито. Еще?
— Думаю, это все.
Она делает глубокий вдох, и я, как последний мудак, любуюсь ее вздымающейся грудью.
— Ты невероятная.
Она разворачивается и делает
— Знаешь, я действительно думала, что в тебе есть нечто большее, чем богатый плейбой с адреналиновой зависимостью. Честно. Я надеялась, что есть. Кажется, я ошиблась.
— Полагаю, что да.
Я позволяю ей сойти с лодки на пристань, прежде чем окликаю:
— Ли?
Она оборачивается, и, черт меня возьми, если в этих карих глазах не вспыхивает надежда.
— Знаешь, что самое отстойное?
— Видимо то, что я всегда западаю на мудаков?
— Ну да, и это тоже. Но я не об этом.
— Тогда что?
— Это не было лапшой. Каждое слово — правда.
Она качает головой, закатывает глаза, фыркает и, развернувшись на каблуках, быстро уходит.
Нет никакого смысла спорить. Я отпускаю ее, и как только она уходит, бросаюсь на скамью, идущую вдоль внешней стороны кормовой палубы. Открыв новую бутылку «Лагавулина», я прилагаю все усилия, чтобы отключиться. Во мне недостаточно сил, чтобы противостоять призракам всего того, о чем я сожалею.
Две недели спустя
Единственная мудрость, усвоенная мной за те две недели, что я болтался по островам у мыса Горн, заключается в том, что это совершенно безумная затея — попытаться совершить этот переход, независимо от выбранного маршрута: по Магелланову проливу между материком и Огненной землей или по проливу Бигл между Огненной землей и островом Наварино. Равно как и по множеству других маршрутов между островами архипелага Волластон и островом Гермит.
Проблема заключается в том, что — кто в курсе, подтвердит — все они опасны. Они узкие, чреваты опасными непредсказуемыми ветрами, сильными течениями, и в них полно айсбергов и подводных скал. Пролив Дрейка самый безопасный, самый широкий, хотя и самый южный, но все же, как ни крути, легким для прохождения его не назовешь.
Поэтому, конечно же, я выбираю самый сложный — пролив Бигл. На этот маршрут я набираю для своего экипажа опытных матросов — это плавание не для любования красотами природы.
Мы движемся по проливу. Быстро и упорно. Вода — нефритово-зеленая, неспокойная — швыряет нас вверх, вниз и в стороны. Она промораживает до самых яиц, а ветер воет и хлещет без остановки, режет, словно нож, и тащит нас на опасной скорости, даже при том, что паруса не слишком туго натянуты. Со всех сторон возвышаются горы с заснеженными и окутанными облаками вершинами. Несмотря на всю опасность, здесь потрясающе красиво.
Я позволяю ветру вести нас, раздувая и туго натягивая паруса, и игнорирую мудрые советы моей команды замедлить ход. Лодку кренит то на одну, то на другую сторону, ветер практически переворачивает ее — и если это опасно, то для меня только лишний стимул. Я чувствую себя
Сантьяго, Чили
Полтора месяца спустя
После изнурительного плавания вокруг мыса Горн, я решаю взять перерыв, чтобы отдохнуть, проверить состояние «Скитальца» и пополнить запасы. В Сантьяго я распускаю нанятый экипаж, добавив матросам нехилых бонусов с учетом того, какому риску подвергал наши жизни в этом плавании. Закупаю месячный запас продуктов и трачу кучу денег на новую защиту бортов, тросы и тому подобное, хотя, учитывая все обстоятельства, лодка в отличном состоянии.
Я уже давненько не поднимался в горы, и Сантьяго, кажется, ничем не хуже других мест, чтобы исправить эту ситуацию. Поэтому я приобретаю экипировку и нахожу группу, планирующую восхождение на дикое высокогорье. Оно начинается днем с довольно спокойного подъема на гору Судьбы, с постепенным усложнением маршрута. Я не новичок в этом деле, ибо дважды поднимался на Эверест, так что этот подъем для меня — просто детская забава.
Лично для меня восхождение оказывается слишком легким и действительно не вызывает никаких острых ощущений. Кроме того случая, когда моя рука начала скользить по рукояти ледоруба, и я должен был побороться за то, чтобы вернуть себе устойчивость, используя кошки и второй топор.
Когда к концу дня мы возвращаемся в город, я понимаю, что мне нужна задача посерьезнее. Мне скоро тридцать, и я хочу испытать что-то головокружительное — что угодно, лишь бы произошел такой желанный для меня выброс адреналина. На следующий день я отправляюсь на север, в Копьяпо, и нахожу приличного гида, который возглавляет подъем на вулкан Охос-дель-Саладо. Ни один из моих спутников не говорит по-английски, и только я немного говорю на испанском, хотя не думаю, что эти ребята понимают его. С помощью переводчика я договариваюсь, и мне сразу же дают понять, что или придется идти в их темпе, или остаться. Они не собираются ни тащить мою задницу наверх, ни ждать. Меня устраивает. Я никогда не просил помощи. Никогда не принимал никаких подачек, за единственным значительным исключением — я живу на деньги своего старого доброго отца. Я чертовски уверен, что справлюсь с подъемом на этот вулкан. Естественно, им я об этом не говорю, а просто соглашаюсь, подписываю отказ от всех претензий, улыбаюсь и угощаю всех выпивкой.
Когда мы подходим к месту сбора, я оглядываюсь по сторонам… и поднимаю взгляд вверх. Это то, о чем я говорил. Пустошь, открытая всем ветрам и холоду. Настоящая пустыня — ни травинки, ни былинки. Горное пространство — бескрайняя высь, покрытая камнями и валунами. Сам путь к базе у подножия вулкана уже рискованное предприятие, требующее опытного отважного проводника, который помогает нам в некоторых вселяющих тревогу ситуациях. Но затем мы достигаем лагеря, и гигантский вулкан — одна из двух самых высоких гор на континенте — возвышается перед нами, словно памятник неизвестному богу. Состоящий главным образом из вулканического камня и горной породы, Охос-дель-Саладо упирается в ошеломительно-голубую чашу неба.