Там, где в дымке холмы
Шрифт:
– Что с тобой? – спросила я. – Почему ты здесь сидишь?
Насекомые роились вокруг фонаря. Я поставила его перед собой, и лицо девочки высветилось ярче. После долгой паузы она сказала:
– Я не хочу уезжать. Не хочу уезжать завтра.
– Но тебе там понравится, – вздохнула я. – Все поначалу боятся нового. А тебе там понравится.
– Я не хочу уезжать. И я его не люблю. Он как свинья.
– Не надо о нем так говорить, – сердито упрекнула ее я.
Мы посмотрели друг на друга, потом девочка опять уставилась на свои ладони.
–
Девочка молчала. Я снова вздохнула:
– Во всяком случае, если тебе там не понравится, мы всегда можем вернуться.
На этот раз девочка взглянула на меня вопросительно.
– Да, обещаю тебе, – продолжала я, – если тебе там не понравится, мы сразу же вернемся. Но нам надо попробовать и посмотреть, вдруг нам там понравится. Уверена, что да.
Девочка пристально смотрела на меня.
– Зачем вы это держите?
– Это? Это зацепилось за мою сандалию, вот и все.
– Зачем вы это держите?
– Я тебе уже сказала. Зацепилось за ногу. Что с тобой такое? – Я усмехнулась. – Что это ты на меня так смотришь? Я тебя не укушу.
Не сводя с меня глаз, девочка медленно выпрямилась.
– Что с тобой такое? – повторила я.
Девочка побежала от меня, стуча ногами по деревянным планкам. В конце мостика она остановилась и окинула меня подозрительным взглядом. Я улыбнулась и подняла фонарь вверх. Девочка побежала дальше.
Над водой прорезался полумесяц, и я еще какое-то время постояла на мостике, глядя на него. На минуту мне в полумраке почудилось, будто я вижу, как Марико бежит по берегу в сторону дома.
Глава одиннадцатая
Поначалу у меня не было никаких сомнений, что кто-то прошел мимо моей постели и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь. Только окончательно придя в себя, я поняла, насколько фантастичным было это предположение.
Я лежала в постели, прислушиваясь к шорохам. Ясно, что из соседней комнаты я слышала Ники: она с первого дня приезда жаловалась на плохой сон. Или же это мне только почудилось: я опять по привычке проснулась слишком рано.
За окном слышался щебет птиц, но в комнате было еще темно. Через несколько минут я встала и нашла свой халат. За дверью тоже едва светлело. Ступив на лестничную площадку, я почти инстинктивно бросила взгляд в дальний конец коридора, на дверь Кэйко.
На миг мне совершенно отчетливо почудился тихий шорох, донесшийся из ее комнаты, ясно различимый на фоне птичьего пения. Я постояла, прислушиваясь, потом шагнула к двери. Снова что-то зашумело, и я догадалась, что это из кухни внизу. Я еще немного подождала на площадке, затем спустилась по лестнице.
Выходившая из кухни Ники при виде меня вздрогнула:
– Ох, мама, как ты меня испугала.
В полусумраке прихожей смутно вырисовывалась ее тонкая фигура в светлом халате: обеими руками она держала чашку.
– Извини, Ники. Я подумала – вдруг это не ты, а ночной грабитель.
Дочь шумно перевела дыхание, она все еще не успокоилась.
– Плохо спала. Решила сварить себе кофе.
– Который теперь час?
– Наверно, около пяти.
Ники прошла в гостиную, оставив меня у основания лестницы. Прежде чем к ней присоединиться, я направилась в кухню за чашкой кофе. В гостиной Ники раздернула шторы и уселась верхом на стул с жесткой спинкой, рассеянно глядя в сад. Из окна на ее лицо падал сероватый свет.
– Дождь снова пойдет, как ты думаешь? – спросила я.
Ники, не отводя глаз от окна, пожала плечами. Я села возле камина и стала за ней наблюдать.
– Плохо спится. Постоянно снятся дурные сны.
– Ники, это меня беспокоит. В твоем возрасте проблем со сном быть не должно.
Ники не ответила и продолжала смотреть в сад.
– А что за дурные сны тебе снятся?
– Да так, дурные – и все.
– О чем, Ники?
– Просто дурные сны, – бросила она с неожиданным раздражением. – Какая разница о чем?
Мы помолчали.
– Я думаю, папа должен был бы о ней побольше заботиться, разве нет? – произнесла Ники, не оборачиваясь. – Он ее почти не замечал. Это было несправедливо.
Я выждала, не добавит ли она еще что-то, потом сказала:
– Что ж, это вполне понятно. Ведь он не был ей настоящим отцом.
– Но все равно это было несправедливо.
За окнами, как я заметила, уже почти рассвело. Где-то у самого окна распевала одинокая птичка.
– Твой отец бывал временами идеалистом. Знаешь, тогда он действительно верил, что здесь мы сможем устроить ей счастливую жизнь.
Ники пожала плечами. Я, глядя на нее, продолжила:
– Но, видишь ли, Ники, я всегда это знала. Я знала заранее, что здесь она не будет счастлива. Но все-таки решила ее сюда привезти.
Мои слова, кажется, заставили дочь призадуматься.
– Не говори глупости, – обернулась она ко мне, – откуда ты могла знать? Ты сделала для нее все, что могла. Тебя винить следует меньше всего.
Я не отозвалась. Лицо Ники без косметики выглядело совсем юным.
– Так или иначе, – сказала она, – иногда приходится брать риск на себя. Ты поступила совершенно правильно. Но нельзя смотреть на то, как жизнь тратится попусту.
Я отставила чашку кофе в сторону и устремила взгляд мимо Ники, в сад. Признаков дождя не было видно, и небо казалось яснее, чем в предыдущие утра.
– Было бы ужасно глупо, – продолжала Ники, – если бы ты пустила все на самотек и просто осталась там, где была. Ты, по крайней мере, сделала усилие.
– Пусть будет по-твоему. Давай больше не будем это обсуждать.
– Глупо, когда люди тратят свои жизни попусту.
– Давай больше не будем это обсуждать, – повторила я тверже. – Нет смысла перебирать все это заново.