Там (Город крыс)
Шрифт:
Черт…
Ничего хорошего не высвечивает. Теперь я беглец, который, по словам все того же Приита, представляет опасность для окружающих его людей…
А где же те люди, которые обязаны меня окружать?
Ау! Люди!.. Где вы?..
А в перспективе у меня только принудительная психокорреция… Если, конечно, это не было пустой угрозой. Кто и каким образом сможет к чему-то меня принудить, если, скажем, я попросту разобью экран инфора?.. Стоит ли за всеми этими угрозами хоть кто-то живой?..
В чем, собственно, заключается моя вина? Только в том, что я вышел на улицу? Что незаконно
Каким образом инфор собирается вести за мной охоту? Кого он пришлет, чтобы довершить начатое?.. Или, быть может, инфор станет терпеливо ждать того момента, когда я снова вернусь в свою квартиру, чтобы захлопнуть дверь и больше не выпускать меня из своих любящих объятий?..
Но как быть, если я не желаю отдавать свой разум, свое сознание и свои чувства инфору?..»
Глава 10
Устойчивое равновесие
Блум сидел на каменной ступеньке лестницы, обхватив голову руками.
Блум был растерян.
Блум был напуган.
Блум не знал, что ему делать.
Но оставаться и дальше на одном месте было не только бессмысленно, но ещё и опасно. Нужно было, наконец, сделать выбор. Можно было вернуться в квартиру, усесться снова перед экраном инфора и, связавшись с доктором Приитом, возобновить прерванный сеанс. Или выйти из дома и стать беглецом.
Ничего себе выбор. Изгой, не имеющий пристанища и крова, или дебил с промытыми мозгами. К тому же, первый вариант вовсе не исключал осуществления в конечном итоге и второго.
Мило. Что и говорить, мило.
Непонятно, с чего бы вдруг, на память пришла яичница, которую он, так и не попробовав, отправил в мусороприемник. Три желтка и кусочки ветчины, приправленные мелко нарубленной зеленью. На этот раз натюрморт вовсе не вызвал у Блума приступа омерзительной тошноты, а, напротив, заставил жадно сглотнуть набежавшую под язык слюну. Блум вдруг почувствовал, что зверски голоден.
Тяжело вздохнув, Блум достал из рюкзака помятое кепи, надел его на голову и опустил широкий козырек едва ли не до самого носа. Следом за кепи заняли полагающееся им место и солнцезащитные очки.
Когда Блум поднимал с пола почти пустой рюкзачок, в котором лежали только блокнот, авторучка и трубка компакт-телефона, которую он, убегая из квартиры, непонятно зачем прихватил, ему казалось, что он нагружен свинцовыми чушками.
Оглянувшись в последний раз на закрытую дверь квартиры, в которой он прожил ни один год, Блум снова вздохнул и начал не спеша отсчитывать ступени вниз по лестнице.
Он не испытывал тоски, покидая, быть может, навсегда, свой дом, его угнетало только чувство неопределенности собственного положения. Хотелось снова сесть на ступеньку и, запрокинув голову назад, тихонечко завыть.
Блум сознательно старался не думать о будущем. Рано или поздно с ним придется встретиться лицом к лицу. Так зачем же заранее травить себе душу? Сейчас Блум просто хотел есть. И он заставлял себя думать только о еде.
Миновав последний лестничный пролет, Блум остановился, держась рукой за перила, как за спасительную нить, все ещё связывающую его с прошлым. Ему уже не было страшно идти вперед. Скорее даже, он испытывал нечто похожее на безразличие. Но пальцы его цеплялись за лестничные перила, словно отдельно от всего тела приняли решение остаться и теперь вели отчаянную борьбу за свои права. – Могу я быть вам чем-то полезен, господин? Блум оторвал руку от перил так быстро, словно в том, что он держался за них, было что-то постыдное. Спрятав сжатые в кулак пальцы в карман куртки, он шагнул в холл, навстречу задавшему свой традиционный вопрос роботу-привратнику.
Освещение в холле было частично пригашено. Но и тех светильников, что в половину своей мощности горели под потолком, было вполне достаточно для того, чтобы Блум мог видеть, что пространство, отделяющее его от цилиндрического, слегка поблескивающего корпуса неподвижно замершего на месте однорукого робота-привратника, было совершенно пустым. Серые тени лежали только в неглубоких нишах у стен, где стояли продолговатые скульптуры, каждая высотою около пятидесяти сантиметров. Трудно было назвать эти стилизованные изображения дистрофичных людских тел с непомерно вытянутыми конечностями украшением унылой однообразности квадратной, скучной прихожей. Днем Блум даже не обратил на них внимания. Но сейчас, внимательно осмотрев каждую из четырех ниш и убедившись, что спрятаться там не смог бы даже карлик, он отметил тусклый металлический отблеск на одной из статуэток и решил, что она, должно быть, сделана из металла.
– Ты когда-нибудь пытался просто поздороваться с человеком, а не предлагать ему сразу же свои услуги? – на ходу спросил Блум у робота.
Уже произнеся эти слова, он вдруг подумал, что, наверное, не стоило бы этого делать, поскольку привратник вполне мог обладать системой идентификации личности по звуковым модуляциям голоса. Но в следующую секунду Блум решил, что, даже обладай робот такой возможностью, система все равно бы дала сбой. Сейчас голос его был настолько искажен нервозными обертонами и напряженной, чуть сдавленной хрипотцой, что даже самому Блуму казался незнакомым.
– У меня жесткая программа, – после едва заметной паузы, свидетельствующей о том, что где-то в логических цепях робота все же возникла заминка, ответил привратник. – Но я стараюсь действовать функционально, – тут же добавил он.
– Отлично, – Блум одобрительно похлопал робота по покатой поверхности корпуса, где должно бы было располагаться плечо. – В таком случае, хочу напомнить тебе, что ты забыл открыть мне дверь.
– Простите, господин Блум, но я не могу этого сделать, – ответил робот.
Блум инстинктивно сделал два шага назад и быстро оглянулся через плечо. Холл позади него был по-прежнему пуст. На лестнице не было заметно никакого движения. Световой индикатор движения лифта однозначно показывал, что кабина стояла на уровне первого этажа.
– Что-то не так, господин Блум? – осторожно поинтересовался робот.
Блуму показалось, что в голосе его прозвучали какие-то новые, доселе незнакомые интонации. Это была все та же учтивая речь, но при этом создавалось впечатление, что за вполне обыденными словами кроется некий скрытый подтекст.