Там, за гранью. Уолдо. Корпорация «Магия»
Шрифт:
– Вот и хорошо. Долгой жизни, – и Гамильтон отключился, не дожидаясь ответа.
Смит явился точно в назначенное время – и один. Одежда на нем была уже современная, но хорошим вкусом не отличалась. Вооружен он не был. При виде его повязки Гамильтон на мгновение заколебался, но затем решил обращаться с гостем как с равным: он почувствовал, что в подобных обстоятельствах дискриминация могла обернуться жестокостью.
– Меня зовут Джон Дарлингтон Смит, – представился визитер.
– Польщен вашим посещением, сэр.
– Ну что вы! Так любезно с вашей стороны…
– Я ожидал, что с вами кто-нибудь будет.
– А, вы имеете в виду мою няньку, – Смит мальчишески улыбнулся. Гамильтон подумал, что гость моложе его лет на десять – если не считать веков, проведенных в стасисе. – Я начинаю осваивать ваш язык, и для самостоятельных поездок мне этого вроде хватает.
– Похоже на то, – согласился Гамильтон. – Тем более, что в основе и там и тут – английский.
– Это не так уж трудно. Хотел бы я, чтобы язык оказался моей единственной трудностью.
Гамильтон пребывал в легком недоумении: как обращаться с гостем? Проявлять интерес к личным делам незнакомца было бы не этично и даже небезопасно – если имеешь дело с вооруженным гражданином. Но этот парень, казалось, нуждался в дружеской откровенности.
– Что вас беспокоит, сэр?
– Многое. Но все это трудно объяснить. Здесь все по-другому.
– Разве вы не ожидали, что все здесь будет иначе?
– Я ничего не ожидал. Я не ожидал попасть… в теперь.
– Да? А я считал, что… Неважно. Вы хотите сказать, будто не знали, что входите в стасис?
– И знал, и не знал.
– Что вы этим хотите сказать?
– Ну… Вы могли бы выслушать пространную историю? Я рассказывал ее тысячу раз и знаю, что, если попытаться сокращать – ничего хорошего не выйдет. Ее просто не понимают.
– Говорите.
– Мне придется начать издалека. Я окончил Восточный универ весной двадцать шестого и…
– Вы – что?
– Ну вот! В те времена школы…
– Виноват. Лучше рассказывайте по-своему. Обо всем, чего я не пойму – спрошу потом.
– Может, так оно и впрямь лучше. Так вот, мне предложили хорошую работу: торговать облигациями – один из лучших домов на Стрит. Я был довольно хорошо известен – целые два сезона защитник в американской сборной.
Гамильтон сдержался, но сделал в уме по крайней мере четыре зарубки.
– Это большая честь для спортсмена, – торопливо пояснил Смит, – вы поймете. Но я не хочу, чтобы вы подумали, будто я был бездельником-футболистом. Конечно, братство мне помогало немного, но каждый полученный мною цент был заработан. И в летние каникулы работал. И я учился. Специализировался я на рентабельности производства. Образование получил неплохое – организация производства, финансы, экономика, торговля… Работу я и вправду получил потому, что меня выдвинул Грантленд Райс – я имею в виду, что футбол помог мне обрести известность, – но я надеялся стать находкой для любой фирмы, которая меня наймет. Пока понятно?
– Конечно, конечно.
– Это важно, поскольку имеет прямое отношение к тому, что случилось потом. Не скажу, что я уже зарабатывал свой второй миллион, но все было вполне прилично. Гладко продвигалось. В ночь, когда это произошло, я отмечал приятное событие: сбагрил пакет Южно-Американских республик…
– А?
– Облигаций. Хороший повод задать пирушку. Дело было субботним вечером, и все начинали с обеда и танцев в загородном клубе. Так уж повелось. Поприглядывался к девочкам, подходящей не нашел, а потому танцевать не стал – отправился вместо этого в гардероб раздобыть выпивки. Швейцар там приторговывал понемногу – надежным людям.
– Это напомнило мне… – Гамильтон вышел и секундой позже возвратился со стаканами и закуской.
– Спасибо. Тамошний джин был – чистый самогон, но обычно довольно надежный. Только, похоже, не той ночью. Или, может, мне следовало все же пообедать. Как бы то ни было, вскоре я обнаружил, что прислушиваюсь к спору, который завязался в одном из углов. Разглагольствовал один из этих салонных большевиков – может, у вас еще сохранился этот тип? Накидывайся на что угодно – лишь бы респектабельно и прилично.
Гамильтон улыбнулся.
– Знаете, да? Вот он из них и был. Не читал ничего, кроме «Америкой Меркьюри» и «Юргена», но все знал и обо всем судил. Я человек без предрассудков и тоже это читал, да только верить не обязан. Я еще и «Литерари дайджест» читал, и «Таймс» – куда они отродясь не заглядывали. Так вот, он поносил администрацию и предсказывал, что страна вот-вот полетит к чертям… развалится на кусочки. Ему не нравился золотой стандарт, была противна Уолл-стрит, и он считал, что мы должны списать военные долги. Я заметил, что кое-кому из наших членов клуба, кто посолиднее, вся эта болтовня надоела. И я ввязался. «Они, – говорю, – брали ведь кредиты, не так ли?» Он усмехнулся – скорее даже оскалился: «Вы, полагаю, голосовали за него?» «Разумеется, – ответил я, хотя это было и не совсем точно, потому что на самом деле я не успел зарегистрироваться – дело-то было в самый разгар футбольного сезона. Но не давать же ему безнаказанно скалиться на мистера Кулиджа! – А вы, полагаю, голосовали за Девиса?» «Не угадали, – отвечает он. – За Нормана Томаса». Ну, тут я завелся. «Послушайте, – говорю, – таким, как вы, место только в красной России. Может, вы еще и атеист? Вам посчастливилось жить в самое великое время и в самой великой стране. В Вашингтоне у нас администрация по-настоящему знает свое дело. Мы вернулись в первоначальное состояние и собираемся его сохранить. И нам не нужно, чтобы вы раскачивали лодку. Мы вышли на уровень непрерывного и неограниченного процветания. Поверьте, не стоит продавать Америку задешево!» Я заработал настоящий взрыв аплодисментов. «Похоже, вы верите в то, что говорите»,– замечает большевик.
«А как же, – отвечаю, – я ведь работаю на Уолл-стрит». «Тогда с вами бессмысленно спорить», – он махнул рукой и гордо удалился.
Кто– то налил мне еще, и у нас завязался разговор. Это был приятный представительный человек -похоже, банкир или брокер. Я его не знал, но ведь всегда полезно завести новое знакомство. «Разрешите представиться, – говорит, – меня зовут Тадеуш Джонсон». Я представился в ответ. «Что ж, мистер Смит, – сказал он, – кажется, вы уверены в будущем страны». Я ответил, что безусловно. «Достаточно, чтобы побиться об заклад?» – «На любых условиях и на что угодно – хоть на деньги, хоть на мраморные шарики».
– «Тогда у меня есть предложение, которое могло бы вас заинтересовать». Я навострил уши: «Какое?» – «Не хотите ли немного прокатиться со мной? А то среди этих саксофонов и ошалевших от чарльстона детишек собственных мыслей не услышишь». Я не возражал: раньше трех ночи эти танцы все равно не заканчиваются, а глоток свежего воздуха мне не помешает. У Джонсона была длинная, низкая, шикарная «испано-сюиза». Класс. Должно быть, я задремал – и проснулся только, когда мы остановились возле подъезда. Он провел меня к себе, предложил выпить и рассказал о «стасисе» – только называл его «полем равной энтропии». И даже показал: проделал кучу всяких фокусов, сунул туда кошку – и оставил там, пока мы выпивали. Все было в порядке. «Это еще не все, – сказал он. – Даже не половина. Смотрите?» Он снова взял кошку и бросил ее туда, где было бы поле, будь оно включено. И когда кошка находилась как раз посреди этого пространства, Джонсон нажал кнопку. На этот раз мы подождали немного дольше. Затем он вырубил ток. Кошка вылетела наружу, продолжая то же самое движение, что и до включения поля. Она упала на пол, шипя и ругаясь. «Я просто хотел убедить вас, что внутри поля времени не существует. Энтропия там не накапливается. Кошка даже не знала, что включено поле». Потом он сменил тему. «Джек, – говорит, – какой будет страна через двадцать пять лет?» Я подумал и решил, что такой же. «Только, – говорю, – еще более такой». – «А как вы думаете, акции АТТ все еще будут надежным капиталовложением?» – «Конечно!» – «Джек, – сказал он тихо, – вошли бы вы в это поле за десять акций АТТ?» – «На сколько?» – «На двадцать пять лет, Джек». Само собой, мне понадобилось время, чтобы решиться на такое дело. Десять АТТ меня не соблазнили; тогда он добавил десяток «Юнайтед стейтс стил». И положил все на стол. В том, что через четверть века эти акции будут стоить куда дороже, я был уверен – как в том, что сейчас сижу здесь; а ведь мальчику с еще тепленьким дипломом не часто достаются для игры синие фишки. Однако – четверть века! Это почти как смерть… Тогда он для пущего соблазна добавил еще десяток «Нейшнл сити» – и на всех тридцати бумагах сделал передаточную надпись на мое имя. Тут я решился: «Ладно, мистер Джонсон, я попробую – только, чур, на пять минут. Раз кошку это не убило – уж на столько и я задержу дыхание». – «Конечно, Джек», – отвечает он. Ну я и шагнул к тому месту на полу – пока еще смелость не испарилась. И по дороге заметил, как он потянулся к выключателю. Вот и все, что я знаю.