Там, за синими морями… (дилогия)
Шрифт:
В первом дворе обитал народ попроще – пекари, конюхи, свинарки и другие чернорабочие, а также некоторое количество подзадержавшихся по какой-либо причине крестьян. Похоже, они Рил в лицо не знали, потому что никто из них не стал набрасываться на нее с проклятьями и булыжниками, и она довольно быстро преодолела расстояние до следующих ворот. Правда, не совсем беспрепятственно, так как то и дело спотыкалась о бегающих без присмотра кур или уток, натыкалась на бестолково мечущихся поросят, баранов и прочую живность. Таш только и успевал подхватывать ее и направлять в нужную сторону. Самого его мечущаяся среди людей скотина совсем не раздражала – с его точки зрения, жители храма проявили сейчас свои лучшие качества, не позволив животным бездарно погибнуть в стремительно разваливающихся хлевах и сараях. А особенно он был благодарен им за то, что они выпустили из конюшен лошадей.
Вообще в этом дворе настоящего бардака было меньше. Кажущегося больше, а настоящего меньше, что позволило Ташу сделать вывод о превосходстве в деле выживания крестьянского ума над всеми прочими, и магическим в том числе. Вот и ворота открывать здесь явно начали намного раньше. Правда, толку с этого было ноль, потому что внешние ворота – не чета внутренним ни по величине, ни по тяжести. У, к счастью, не пострадавшей во время падения горы катушки надрывались десятка три охранников вперемешку с простыми мужиками, но результата пока не было видно.
Как и следовало ожидать, Рил не стала ждать, пока ворота распахнутся перед ней во всю ширь. Не добежав до них шагов десять, она встала и подняла руки. Такая маленькая и хрупкая на их фоне, что казалось невозможным, что она что-то может сделать. Таш, однако, в своей девочке не сомневался – раз взялась, значит, скоро от ворот останутся одни воспоминания, и они окажутся на свободе. Но этой свободой надо еще суметь правильно распорядиться.
Пока Рил плела свою вязь, он успел поймать за гриву пробегавшую мимо кобылку. Надо же им будет на чем-то добираться до дома. Гнедая красавица сначала покружила вокруг него, всхрапывая и недовольно кося испуганным глазом, но быстро признала уверенную хозяйскую руку и послушно встала рядом. Таш стащил с себя куртку и намотал ей на морду, прикрывая глаза. Ни к чему ей смотреть, как ворота будут падать.
Рил, наконец, дошептала слова и толкнула воздух перед собой. Огромные створки распахнулись и медленно и неохотно вырвались из стены и пошли вниз. С грохотом и скрежетом утягивая за собой большой участок примыкавшей к ним стены. Кобылка испуганно заржала и попятилась назад, но Таш держал крепко, успокаивающе похлопывал по крупу и по-грандарски рассказывал, как у них все будет хорошо. На лошадей это почему-то всегда производило неизгладимое впечатление, произвело и на эту, и она спокойно пошла за ним следом, когда Рил крикнула, что пора.
С большим трудом (главным образом из-за нервной гнедой красавицы, которую Таш вел за куртку, обмотанную вокруг шеи) перебравшись через огромную, скользкую створку ворот, неудачно упавшую прямо на дорогу, они наконец-то выбрались из проклятого Храма. Не дожидаясь, когда за ними хлынет толпа храмовников (или те, у кого есть власть, сориентируются и вышлют погоню), Таш вскочил на лошадь, подхватил Рил и, посадив ее впереди себя, направился в заросли, выбирая места, где погуще. Хотя в наступившей темноте их вряд ли кто-то заметит, но к береженому, как известно, и удача чаще личиком поворачивается.
Эпилог
Костер почти догорел, угли потихоньку начали подергиваться пеплом, но Таш не торопился подбрасывать туда хворост. Похлебку из последней горсти оставшегося у него пшена он уже сварил, сухари и кусок сала, завернутые в тряпицу, сложил рядом с котелком, чтобы Рил, когда проснется, сразу же нашла. А сам, вооружившись стекляшкой для дальнего зрения, полез на свое любимое дерево. Надо было посмотреть, как там дела у храмовников, чтобы решить, что делать дальше. То, что им надо было как можно быстрее возвращаться домой, было понятно даже гнедой кобылке, которая паслась неподалеку. Но насколько быстро это следовало сделать, Таш не знал.
Ему хотелось хоть немного дать отдохнуть Рил, которая отключилась, стоило им отъехать от храмовых стен на расстояние полета стрелы. Поэтому и только поэтому он поехал не по дороге, ведущей к столице, а к тому месту в лесу, где у него были припрятаны вещи и кое-какая еда.
Этой ночью он почти не спал. Только обнимая спящую Рил он окончательно понял, что она жива, что она с ним, и что они выбрались из проклятого места почти без потерь. Если, конечно, не считать потерей сильно убавившийся вес Рил. Таш ужаснулся, когда разглядел ее при свете костра – такой она не была даже в тот день, когда он ее купил. И заранее смирился с тем, что ребенка, наверное, уже нет. Слава богине, что сама жива, а дети – дело наживное, дети еще будут. Лежа рядом с ней, он осторожно положил ладонь на то место пониже пупка, где недавно жила его дочь, придумывая слова, которыми будет утешать Рил… И с удивлением обнаружил не втянутый и прилипший к позвоночнику по причине крайней худобы живот, а напротив, тяжелый и плотный, настоящий живот беременной женщины, тем более заметный, что везде, кроме этого места торчали сплошные кости.
Значит, все-таки сберегла! Сохранила, хотя по всему видно, что одна богиня знает, чего ей это стоило. После этого ему стало совсем не до сна, хотя справедливости ради надо сказать, что он все-таки подремал пару часов перед рассветом. Но проснулся, едва только край неба начало светлеть. Надо было приготовить поесть, да и вообще… осмотреться.
Он приложил стеклянный кругляш к глазу, глянул на Храм и удивленно присвистнул, потому что Храма не было. То есть, вообще не было. Ничего. После того, как хорошо их там потрясло, Таш, конечно, ожидал, что разрушения будут немаленькими, но не настолько же. Похоже, что они с Рил, уехав, пропустили много интересного. На том месте, где стоял храмовый комплекс, сейчас высились только кучи светлого битого камня, кое-где вился дымок от уже потухших пожаров – и все. Ах, да, еще по всему периметру первой стены, от которой сейчас остались одни воспоминания, лежали и сидели люди. Спаслись, похоже, многие, если не все. Таш еще раз поводил стекляшкой туда-сюда. Нет, наверное, все-таки не все. Судя по всеобщей растерянности и опустошенности на лицах спасшихся, начальники погибли. Иначе народ вел бы себя по-другому – кучковался бы вокруг начальства, глазел с надеждой и ждал указаний.
Однако девочка хорошо поработала. Таш бросил взгляд вниз, на еле заметную среди ветвей Рил. Это ж сколько сил нужно, чтобы такое сотворить? Неудивительно, что она так отрубилась. Хорошо еще, что спит, раньше она после каждого своего «подвига» падала в обморок, ну, или была близка к этому. Силенок, что ли, прибавилось? Откуда, интересно? Ладно, проснется, сама все расскажет.
Может, разбудить, чтобы поела? Таш задумался, глядя на закутанную в потрепанное одеяло Рил. Или пусть еще поспит? Он еще раз посмотрел на развалины и спящих или слабо копошащихся вокруг них храмовников. Пожалуй, погони, можно не опасаться. По крайней мере, в ближайшие час-два, а там будет видно. Значит, пусть спит, время терпит.
Несмотря на дикую усталость, сон Рил был беспокойным. Она снова видела разваливающийся на части Храм, кричащих людей, со злобой протягивающих к ней руки и тут же гибнущих под падающими с небес камнями… Все это повторялось по кругу, раз за разом, мучительно и безнадежно, и не было никаких сил вырваться из кошмара. Рил то убегала и пряталась среди развалин, то отбивалась от вездесущих храмовников. Странно, но несмотря на ненависть к ней этих людей, ненавидеть их в ответ она не могла. Слишком многие из них гибли у нее на глазах страшной смертью, или были ранены и их покореженные тела истекали кровью на вымощенных камнем площадях. Рил с ужасом смотрела них, все отчетливее понимая, что это ее вина, и убегать уже не хотелось. Хотелось все как-то исправить, восстановить, но ее магическая сила, которой по-прежнему она чувствовала столько, что можно одарить целый мир, почему-то отказывалась подчиняться. По щекам Рил давно уже текли бессильные слезы, перемешиваясь с летающей в воздухе пылью, и она их не сдерживала, потому что экономить воду было уже незачем.