Там
Шрифт:
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Ых.
— Аа!
— Хххыааааааааааа!
Расцепились.
Он
Она села на унитаз. У нее подкашивались ноги.
— Давай… — Голос у Жана прерывался. — Давай каждый отпуск что-нибудь такое придумывать.
— Помоги подняться, — слабо попросила Жанна.
Посмотрелась в зеркало. Ну и видок. Все лицо потекло. Ужас.
Подобрала с пола сумку.
Придется все смыть к черту и накраситься заново. На люди с такой рожей точно не выйдешь.
— Ты иди, подожди меня где-нибудь. Тут какой-то бар рядом. Дай сюда салфетки…
Жан застегнул ремень.
— Да, я бы выпил. Тебе что взять? Кампари с грейпфрутовым?
Выходить надо было осторожно, для начала выглянув в щелочку. Не догадался.
Раскрыл дверь слишком широко, а в мужской туалет направлялись два каких-то типа. Ну и увидели, конечно, как Жанна перед умывальником салфеткой вытирается.
Один, лощеный блондин, ухмыльнулся.
Другой, смуглый молодой парень в черном мешковатом костюме, брезгливо поморщился и сплюнул.
0.8
МУСА
первый Исполнитель
Смуглый парень в мешковатом костюме, 20 ЛЕТ
«А-узу би-ллахи мин аш-шайтан ар-раджим!»
Прибегаю к Аллаху от Шайтана, побиваемого камнями!
Магическую формулу, что отгоняет дьявольское наваждение, за последние два дня Муса был вынужден произносить беспрестанно. Сколько диковинного, ужасного и даже совершенно невероятного насмотрелся он за эти два дня! Больше чем за все двадцать лет жизни. А ведь перед отправлением в Священный Путь он прошел месячный курс спецподготовки, где его, казалось бы, всему научили и ко всему подготовили.
Как нужно себя вести в Дар-ал-харб, на «территории войны», населенной неверными. Как ходить, чтобы не вызывать подозрений. Как отвечать на вопросы цепных псов из паспортного контроля, таможни и службы безопасности. Как есть и как пить. Чего ни в коем случае не делать. Тысяча всяких хитростей и премудростей. Знания, почерпнутые за годы обучение в Мадраса, ко всей этой науке никакого отношения не имели.
Еще три дня назад он был среди своих, в голой комнате, единственным украшением которой было каллиграфически выписанное изречение Пророка.
А потом время, по воле Аллаха, замедлилось и стало тягучим, как мед.
Муса видел ночной город, освещенный разноцветными адскими огнями. Дороги, наполненные машинами. Огромные толпы людей, не похожих на людей.
Много, много всякого.
Уже дважды он пролетел по небу в самолете. Военная хитрость требовала, чтобы Муса попал к месту Последней Битвы не напрямую, а кружным путем, через страну узкоглазых.
В самолете работало «око Шайтана» — телевизор, про который учителя в Мадраса рассказывали столько страшного. Действительность оказалась еще омерзительней. Враг рода человеческого искушал Мусу соблазнительными картинками, но Муса посмотрел совсем немножко, одним прищуренным глазом, и зажмурился. На экране неистовствовали полуголые гурии, вращали бедрами, пели бесовские песни.
Известно, что в мире кафиров главенство принадлежит распутным женщинам. Они ведут себя там, как хозяйки.
Девять лет провел Муса в стенах своей Мадраса и за все это время не видел ни одной женщины. Только изредка, из окна верхнего этажа. Ученики пробирались туда украдкой, чтобы подсмотреть, как по улице грациозно двигаются черные, укутанные фигуры, полные соблазна и тайны. Даже мать с сестрами Мусу ни разу не навещали, чтобы не отвлекать от благочестивости.
Ну что сказать про женщин?
Теперь, когда Муса достаточно на них насмотрелся, он чувствовал разочарование. Вблизи они оказались не столь уж прекрасными. И совсем не таинственными. Они выставляли напоказ голые ноги, плечи и даже пупы, но на Мусу эти искушения действовали уже не так сильно, как позавчера. Тогда в очереди на паспортный контроль светловолосая бесовка задела его обнаженным локтем, и с Мусой случилась джанаба. Поскольку шахид освобожден от тауба, покаяния, Муса ограничился короткой очистительной молитвой и омовением, но все равно на душе остался стыд.
Вот и ныне, увидев то, что оскверняет взгляд, Муса испытал острое волнение плоти.
Учителя много раз говорили, что женщины неверных бесстыжи и безнравственны. Но одно дело слова, и совсем другое — увидеть собственными глазами развратницу, стоящую враскоряку перед умывальником и подтирающую срамное место в присутствии своего любовника!
Муса не сдержался и сплюнул, чтобы сок похоти не задержался во рту.
Связник потянул его за рукав.
— Пойдем, брат, пойдем.
Виновато опустив голову, Муса пробормотал извинение. Его ведь предупреждали, что на территории врага он увидит много мерзостей, ни в коем случае нельзя плеваться или закатывать глаза, а очистительную молитву следует произносить лишь мысленно, без шевеления губ. Иначе вражеским соглядатаям, которые там повсюду, его поведение покажется подозрительным.
Они вошли вдвоем в мужскую уборную. Там было пусто, но связной предостерегающе поднял руку. Присел на корточки, заглядывая в кабинки снизу. На одну показал пальцем: кто-то есть.
Они подождали, делая вид, что мочатся. Что такое писсуары, Муса знал, ему показывали на картинке. Но справлять нужду стоя, по-собачьи, могут только кафиры.
Из кабинки вышел старик в очках с застывшей улыбкой на морщинистом узкоглазом лице. Сполоснул руки, вышел.
Только теперь они крепко обнялись.