Тампа
Шрифт:
Прямоугольный плоский деревянный стол достаточно велик, чтобы на него лечь, и это выглядит символически: гладкая поверхность, с четырех сторон окруженная острыми углами опасности, как напоминание о тех гранях, за которые не стоит заступать. Каждый раз в эти дни, когда я приходила в свой класс, я ложилась на этот стол, прижималась спиной к прохладному дереву и, смотря на необлицованный потолок, сдвигала и раздвигала ноги, словно делая «снежную бабочку». Когда я садилась, я нарочно делала так, чтобы угол больно задевал мой зад, отчего я испытывала удовлетворение, отчасти компенсирующее мучительное ожидание начала занятий. Каждый раз, когда я выключала вентиляцию перед тем, как уйти, это было подобно отключению генератора моих фантазий. В наступающей тишине изменялась и сама комната — воображаемый аромат подросткового пота исчезал, поглощенный запахом деревянного ламината на стенах. Плавающая в солнечном луче меловая
***
К пяти часам утра моего первого дня преподавания в школе от ожидания меня стало лихорадить. Включив воду в душе, я поставила одну ногу на столешницу, проверяя состояние промежности до тех пор, пока зеркало не затуманилось и не прикрыло ее цензурой. Насколько я смогла разглядеть, до того как испарина покрыла зеркало, мои накрашенные ярко-красным ногти оставили пять царапин, которые я сделала себе ночью. Мои гениталии истерзаны и опухли. Раздвигаю их пальцами, они похожи на расщепленное сердце. Наклоняюсь и приподнимаюсь на цыпочки, чтобы получить полное представление. Начинаю ощущать нарастание гнетущей паники из-за того, что створки моих органов осязают лишь друг друга вместо извивающихся, как насекомые, тоненьких мальчишеских пальцев. Встаю под теплую струю воды в надежде почувствовать облегчение. Думаю о мальчиках, от которых меня отделяет лишь пара часов. Фруктовый гель для душа на моей груди насыщает воздух опьяняющим ароматом. Улыбаюсь, представляя, как они почувствуют запах моего яблочного шампуня, которым я вымыла свои белокурые волосы. Хотя на деле он довольно горький — я испробовало это, когда один из локонов упал к моему рту, и я стала сосать его вместе с пеной. Вскоре я почувствовала такое сильное головокружение, что пришлось сесть на пол душевой кабинки. Неуклюже вытащив душ из держателя, я направила струю прямо себе между ног, точно так же, как надевают кислородную маску, выпавшую из потолка в самолете во время разгерметизации — ничего не чувствуя, но питая испуганную надежду на выживание.
Перед выходом проверила прогноз погоды, и сердце упало — обещают высокую влажность. Поежилась, представляя как к концу дня растекается мой макияж и волосы становятся похожими на всклокоченную кипу перьев. Как назло, из комнаты вышел Форд — голый, с полустоячим членом, протопал к окну с видом на восход и протяжно зевнул. «Доброе утро, деточка», — сказал он. — «Чудесное утро», — отозвалась я, захлопывая за собой дверь на выходе.
Не удивительно, что в школьном холле было невыносимо жарко. Мы собрались у директора Дигана, который, не теряя времени, произнес нам вдохновляющее напутствие. Как и во всех своих речах, он ежеминутно опирался на риторический прием повторения «Я прав?» после каждого предложения. «Боже», — обмахиваясь произнес рядом со мной мистер Селлерс, учитель химии. — «Как будто сегодняшние дети недостаточно вооружены. Мне сейчас придется идти в класс с мокрыми подмышками». Джанет продолжала громко хрустеть. Сначала мне показалось, что она горстями глотает сухой завтрак, но вскоре я поняла, что это аспирин.
Мне захотелось сбежать из этой комнаты к моему классу. Наверняка, первые ученики уже собрались там. Мне казалось, что мне приложили огонь к позвоночнику, где он сходится с головой — мое тело настойчиво рвалось прочь. Я чувствовала себя, как полная надежд невеста утром своей желанной свадьбы. Возможно, скоро мне предстоит встретить того, кто узнает меня со всех интимных сторон. «Они нам не враги», — директор Диган подчеркнул свои слова. Большинство учителей издали сдержанные смешки.
«Верится с трудом», — парировала Джанет. Мистер Селлерс понимающе покивал, отчего его скрюченная шея несколько раз выпрямилась, создав сходство с попугаем.
Внезапно глаза Джанет пригвоздили меня к стене. Мое молчание в ответ на ее шутку на фоне одобрительного смеха в комнате прозвучало как громкий крик. Хуже того, она успела заметить выражение моего лица — ехидный взгляд, выражающий очевидное презрение. Годы преподавания в средней школе, видимо, привили ей невероятную способность различать насмешки. Я немедленно растаяла в улыбке, но ее лицо не потеплело в ответ. «Курение в туалетах должно пресекаться, и это не должно делаться абы как», — продолжал Диган. Я стала поглядывать на часы, сделав вид, что тщательно воспринимаю его слова. Через тридцать секунд я вернулась взглядом к Джанет, и она все еще таращилась на меня. Когда раздался звонок, она, не моргнув, бросила в рот еще несколько таблеток аспирина, как будто это
«Ну, вперед, жеребцы!» — выкрикнул напоследок директор Диган, и его слова были наполнены деланным воодушевлением. На мгновение мне показалось, что его клич и правда разбудил дикое стадо, но это были сотни учеников прямо за нашей дверью. Я снова взглянула на его улыбающееся лицо: руки с энтузиазмом подняты вверх. «Вперед, жеребцы», — повторил он еще несколько раз, словно аниматроник.
***
Я первой вышла из аудитории. В коридоре висел терпкий запах подросткового пота. Со всех сторон раздавался громкий смех и крики, похожие на те, что издают при насильной щекотке. По пути к выходу я то и дело попадала в воздушные ямы удушающего запаха чрезмерно надушенных одеколоном «крутых парней», вздрагивала от хлопков открывающихся и закрывающихся и снова открывающихся алюминиевых шкафчиков. Вскоре беспорядочная толпа в коридоре образовала движущееся стадо. Мою скорость задавали ученики, движущиеся к выходу, я плыла на гребне несущей меня волны. Казалось, будто популярная группа готовится к выходу на сцену. Воспользовавшись возможностью, я пристроилась за учеником, полоска загара на лодыжках которого указывала, что он, вероятно, из команды по бегу. «Извини», — шепнула я ему в ухо, — «Меня толкают». Судьба ли это, тот ли он самый? Но когда он повернул лицо, я увидела, что оно покрыто угрями. Я быстро отодвинулась от его горячей спины.
Мое сердце упало, когда я увидела двух глупого вида девчонок, вошедших в мой класс, взявшись за руки. Из журнала я знала, что у меня будут десять мальчиков и двенадцать девочек. Я попыталась настроить себя: даже если здесь не найдется ничего подходящего, у меня еще четыре урока и четыре класса, так что возможностей будет предостаточно. Нельзя сказать, что я ожидала быстрой удачи: идеальный партнер в моем воображении должен иметь комплекс некоторых характерных черт, которые не присущи большинству мужского населения. Быстрое развитие и мускулатура — немедленная дисквалификация. У него должна быть хорошая, нежная кожа, он должен быть тихим или ответственным, чтобы прочно сохранять наш секрет.
Мне пришлось приложить усилие, чтобы открыть дверь в мой класс — кондиционер внутри из-за нагнетания холодного воздуха создал подобие вакуума. Внутри оказалось темно и холодно. Двое мальчиков, по виду те еще проказники, стояли перед кондиционером и сразу же отскочили от него на свои места, с улыбками и внешним видом готовности принять кару («Вы же знаете что вам не дозволено это трогать!»), безошибочно отличающим смелых ребят от общей массы. Я не успела рассмотреть их лица, но по виду их тел уже поняла — это не мой тип. Они оба были в разных этапах полового созревания. Очертания бицепсов одного их них были видны даже с расстояния нескольких футов. У другого на руках завивались мужеподобные темные волоски. Но в классе были и другие.
Я прошла прямиком к кондиционеру и встала перед ним, чувствуя, как мои соски заметно напряглись. На секунду я закрыла глаза. Я должна оставаться хладнокровной, я должна рассматривать их издали, с шести футов, как в художественной галерее, чтобы не поддаться искушению коснуться их.
«Вы учитель?» — раздался мужской голос, но слишком низкий. Я повернулась, подставив вентилятору шею.
«Да, это я», — я улыбнулась. — «Тут довольно жарко», — я потрогала карандаш в волосах, но оглядывая комнату, я уже видела, что здесь мне не повезло — его не было в этом классе. Но все-таки, глазу было на чем задержаться. Пока я вела урок, мне удалось захватить момент, как один из учеников во втором ряду, думая, что никто его не видит, долго приводил в порядок у себя между ногами. От этого зрелища у меня сдавило в груди, и мне пришлось ухватиться за край стола, чтобы вымолвить хотя бы еще несколько слов, хотя они прозвучали как слова астматика, у которого случился приступ. «Опишите себя…» — успела я сказать, — «В свободной форме. Укажите ваши хобби, ваши самые темные и примитивные страхи, все что пожелаете». В то время, как мое возбуждение постепенно спадало, меня одолевал новый вид паники. Все примечательные парни в классе оказались совершенно непригодными — слишком шумными, слишком самоуверенными.
К концу второго урока, когда стало ясно, что в классе не будет победителей, я задалась вопросом, ставить ли на послеобеденные уроки. Стоит ли дальше подвергать себя мукам без всякой надежды на избавление? Теперь придется каждый день встречать их здесь, видеть их, хотя не один из них не вызывает многообещающих надежд. Может быть, стоит бросить эту затею с замещением, и поискать удачи весной где-нибудь в другом месте? «Так домашнего задания не будет?» — спросила одна из девочек, едва прозвенел звонок. Из-за желтого оттенка ее глаз и носа, ретейнер на зубах был самой выделяющейся ее частью. Мне захотелось развернуть ее к зеркалу и спросить: «Как лицо может быть таким, как у тебя?»