Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья
Шрифт:
Безумие Хасана достигло своего апогея. Он посчитал ниже своего достоинства быть почитаемым, как его предшественники, всего лишь в качестве представителя имама на земле, но стал выдавать себя за истинного и настоящего имама, который наконец-то явился в мир. Он выслал письма во все поселения общества, требуя признать его в этом новом статусе. Ему все же хватило благоразумия, чтобы высказать в своих посланиях уважение званиям и заслугам подчиненных ему местных лидеров. Как это видно в следующем письме, высланном в Кухистан, где правил рейс Мозаффар: «Я, Хасан, сообщаю тебе, что я – посланник Всевышнего на земле, а мой посланник в Кухистане – рейс Мозаффар,
Рейс возвел трибуну в замке Муминабад, где была его резиденция, и зачитал письмо жителям, большая часть которых с радостью вслушивалась в его содержание. Перед трибуной были накрыты столы, выставлено вино, звучали трубы и литавры, игра свирелей и флейт увеличивала веселье, и день отмены заповедей и законов превратился в торжество и празднество. Те немногие, которые искренне и честно исповедовали ислам, покинули край, который они посчитали прибежищем безбожия, и отправились искать другое пристанище. Другие, не столь решительные, остались, хотя и были шокированы тем, что были вынуждены ежедневно лицезреть. Подчинение приказам имама сой-дисант тем не менее было практически повсеместным и, согласно Хаммеру, которого вряд ли можно заподозрить в том, что он рассматривал систему Хасана как более свободную, чем подробно описанное им учение Магомета, «флаги неверия и самой бессовестной аморальности развевались теперь над всеми замками Рудбара и Кухистана, как примеры нового озарения и вместо имени египетского халифа со всех сторон разносилось имя Хасана как истинного преемника Пророка».
Последнее утверждение представляло определенную сложность для Хасана, поскольку, чтобы соответствовать этой высшей позиции в глазах людей, необходимо было доказать кровное родство с пророком. То была высокая честь, на которую, как хорошо было известно, семья Хасана никогда не претендовала. Он мог взять на себя ответственность отменить заповеди Корана в свое удовольствие, и люди, чьим склонностям таким образом потакали, вряд ли стали бы тщательно выяснять, на каком основании он это сделал. Однако попытка отнять у фатимидского халифа почетное звание, которое он столь долго носил, и принять в его присутствии роль наместника Бога на земле могла оказаться слишком сильным потрясением и вызвать неприятие, если действовать без предосторожностей.
Поэтому требовалось, чтобы он доказал кровное родство с Фатимидами. Он начал делать тонкие намеки относительно правдивости устоявшегося мнения о том, что он является сыном Кеаха Мухаммеда. Ранее уже рассказывалось, что, когда Хасан Сабах был в Египте, возникли разногласия относительно преемника на троне, при которых тот чуть не лишился жизни, выступив против могущественного главнокомандующего (Эмир аль-Джуйуш), и Несар, принц, которого халиф Мостансер видел в качестве преемника, был лишен своих прав под влиянием этого вельможи. Доверенные Хасана начали распускать слухи, что спустя год после смерти халифа Мостансера некий человек по имени Абу эль-Зейди, старавшийся сохранить свой визит в тайне, пришел в Аламут и принес с собой сына Несара, которого он оставил на попечение Хасану Сабаху. Последний в память о халифе и его сыне принял беженца с большими почестями и предоставил небольшую деревню у подножия Аламута под резиденцию молодого имама. Когда юноша вырос, он женился и у него появился сын, который получил имя «Пребудет в мире память о нем». В то же самое время, когда жена имама была прикована к постели в деревне, в замке разродилась супруга Кеаха Мухаммеда. Для того чтобы потомок Фатимы смог прийти к власти, на которую имел право, пользующаяся доверием женщина предприняла попытки и преуспела, незаметно подменив детей. Другие пошли еще дальше и не стеснялись предположить, что у молодого имама была интрижка с женой Кеаха Мухаммеда и что Хасан появился в результате супружеской неверности. Настоящее дитя амбиций, Хасан готов был охотно опорочить память своей матери и даже признать самого себя внебрачным ребенком, если только это поможет ему заставить людей поверить в его происхождение от пророка.
Эти притязания Хасана на происхождение от Фатимидов породили дальнейшее разрастание бесчисленных сект, на которые распадались верующие ислама. Те, кто стал признавать это, получили название низаритов, а Хасан приобрел у них имя Владыка Воскресения (Каим-аль-Киамет), а самих себя они обозначили как секта воскресения.
Правление тщеславного и безрассудного Хасана было недолгим. Он возглавлял общество только четыре года, после чего был убит шурином Намвером. Утверждается, что тот происходил из рода Буяха, который управлял халифами и их владениями до того, как власть перешла в руки к туркам-сельджукам.
Глава 8
Гибель Хасана была сполна отомщена его сыном и преемником Мухаммедом II. Смерть настигла не только убийцу. Месть, в ее восточном проявлении, распространилась на все его потомство обоих полов, мужчины, женщины, дети – все пролили кровь от меча палача. Мухаммед, которого тщательно готовили, обучив философии и литературе, был, как и его отец, переполнен тщеславием и амбициями и совсем не отступился от притязаний своих предшественников на имамат, но смог прожить гораздо более длительный срок, чем Хасан. При этом ему удалось сохранить хорошую репутацию образованного и талантливого человека среди своих образованных и сведущих в литературе современников, которых было немало, так как его правление растянулось на сорок шесть лет, а персидская литература быстро приближалась к своему кульминационному периоду. Не упоминая имена, малоизвестные читателям, стоит отметить в качестве подтверждения сказанного, что это было время, когда Низами Генж мелодичной рифмой воспевал любовь Хосру и Ширин, а также Меджнуна и Лейлы. Последнее произведение – это «Ромео и Джульетта» Востока, венец и жемчужина романтической поэзии Персии. Также в расцвете творчества был панегирист Инвири и множество историков, юристов, богословов.
Одним из наиболее известных людей того времени был имам Факр-эд-Дин (Торжество Религии) Рази, который читал публичные лекции о законах в своем родном городе Рее. Он был оклеветан, что якобы тайно разделяет взгляды исмаилитов и даже является одним из их проповедников, поэтому принял за правило бранить и поносить эту секту. Каждый раз, поднимаясь на кафедру для чтения проповеди, он порицал и проклинал нечестивцев, не сдерживаясь в выражениях. Содержание его речей достаточно быстро долетело до орлиного гнезда шейха аль-Джебала, и фидави, получив приказ того, направился в Рей. Он появился там как студент, изучающий право, и стал прилежно посещать лекции просвещенного имама. В течение семи месяцев он тщетно выискивал возможность для осуществления своей миссии. Наконец однажды он обнаружил, что ученики оставили имама одного в комнате и ушли, чтобы принести еды для него. Фидави вошел, запер дверь, схватил имама, бросил на землю и приставил кинжал к груди.
– Что ты задумал? – вымолвил ошеломленный имам.
– Выпотрошить твое брюхо и грудь.
– За что?
– За что? За то, что ты с трибуны дурно говоришь об исмаилитах.
Имам стал умолять и упрашивать, обещая, что если ему сохранят жизнь, то никогда более он не скажет ничего, что могло бы обидеть исмаилитов.
– Я не могу тебе верить! – прокричал ассасин. – Вдруг, когда я уйду, ты снова начнешь вести себя как прежде и одним или другим хитроумным способом сумеешь освободить себя от уз своей клятвы.
Тогда имам самой священной клятвой присягнул не отказываться от своих слов и не искать возможности освободить себя от клятвы. Ассасин поднялся и отступил от него, сказав:
– Я не получал приказа убивать тебя, иначе я в любом случае прикончил бы тебя. Мухаммед, сын Хасана, передает тебе свое почтение и предлагает оказать ему честь, посетив его замок. Ты будешь обладать там неограниченной властью, и все мы будем повиноваться тебе как верные слуги. Мы презираем, так сказал шейх, площадные речи, которые отскакивают от наших ушей как горох от стены, но ты не должен оскорблять нас, потому что твои слова врезаются как удары гравера в камень.
Имам ответил, что не в его силах отправиться в Аламут, но впредь он будет крайне осторожен, чтобы никогда с его губ не слетело ни слова, порочащего горного властителя. После этого фидави вытащил из-за пояса 300 золотых монет и, выложив их перед имамом, сказал:
– Это тебе ежегодная плата, и по распоряжению дивана каждый год ты будешь получать такую же сумму от рейса Мозаффара. Я также оставляю для твоих учеников два кафтана из Йемена, которые шейх аль-Джебал послал тебе.
Сказав это, фидави исчез. Имам взял деньги и одежду. И действительно, в течение нескольких лет ему регулярно выплачивалось пособие. Изменения в его речах сразу стали ощутимыми, – так, если раньше, говоря о каком-либо спорном вопросе, он имел обыкновение упоминать исмаилитов, выражаясь буквально так: «Что бы исмаилиты, прокляни и покарай их, Господи, ни говорили…», то теперь он ограничивался лишь фразой: «Независимо от того, что говорят исмаилиты…» Когда один из учеников спросил его о причинах подобной перемены, он ответил: