Тамплиеры и другие тайные общества Средневековья
Шрифт:
Два обстоятельства достойны быть отмеченными в расследовании данной комиссии. Во-первых, Уильям Плазиан присутствовал на ее собраниях, причем, как однозначно заявили члены комиссии, не будучи ими приглашенным. Во-вторых, признательные показания, которые вменялись де Моле и которые, как он отчетливо дал понять, являлись подложными, были включены в буллу «Творя милосердие», которая датируется 12 августа. Между тем праздник Успения, то есть 16 августа (вероятно, ошибка автора, праздник Успения Богородицы в католической и некоторых других церквах отмечается 15 августа. – Пер.), указан в качестве дня, когда эти признания были сделаны. В этом документе утверждалось, что руководители ордена раскаялись и прощены, и все же из вышесказанного видно, что с магистром обращались как с непримиримым еретиком.
На следующий день (27 ноября) перед комиссией появился приор Пайена Понсар де Гизи. Когда его спросили, будет ли он защищать орден, его ответом было: «Да, вмененное нам отречение от Христа,
В другой день снова привели магистра. Он потребовал, чтобы его отвели к папе, он взывал к мужеству и милосердию тамплиеров, к их рвению в улучшении убранства церквей, как фактам, подтверждающим их набожность, а также подтвердил свое собственное исповедание христианской веры. Присутствовавший при этом Ногаре отметил, что в летописях святого Дениса указывалось, что магистр ордена предоставил жилище Саладину и что султан приписывал появление у них неправедных богатств тайным злодеяниям и нечестивости. Де Моле заявил, что никогда не слышал подобной клеветы, и привел в качестве примера рассудительности и добропорядочности предыдущего магистра случай, когда он сам и несколько других юношей уговаривали его нарушить перемирие. Де Моле в завершение умолял канцлера и членов комиссии оказать ему милость служения мессы и дать возможность быть посещенным своим капелланом.
После того как были отданы приказания, чтобы всех тамплиеров, желающих встать на защиту ордена, сопроводили в Париж, их, усиленно охраняя, доставили туда. Комиссия тогда вновь продолжила свои заседания. По мере того как узники один за другим представали перед ней, они, за редким исключением, заявляли о своей готовности защищать орден.
– До смерти! – кричали одни.
– До конца! – заявляли другие.
А один добавил:
– Потому что я хочу спасти свою душу.
Бертран де Сент-Пол заявил, что он никогда не признавал и не признает вину ордена, поскольку это неправда, и он верит, что Господь совершил бы чудо, если бы Тело Христово поднесли к тем, кто сознался, и к тем, кто отказался сделать это. Семеро из тех, кто допрашивался в присутствии папы и сознался, теперь утверждали, что они солгали, и отказались от сказанного. Жан де Важеле настаивал, что тогда он не делал никаких признаний. «Меня пытали так сильно и так долго держали над огнем, – рассказал Бернар де Вадо, – что мясо на моих пятках полностью обгорело, и появились эти две кости» (он показал их).
В процессе допросов один тамплиер по имени Лорен де Буни продемонстрировал письмо с печатями Филиппа де Вое и Жана де Жанвили, людей, поставленных папой и королем над узниками, которое адресовалось тамплиерам, содержащимся в Сенсе, и в котором им предлагалось признать, что от них требовалось, и утверждалось, что папа приказал отправлять на костер тех, кто будет упорствовать. Филипп де Вое, будучи допрошенным, показал, что не уверен, отсылал ли такое письмо и что его печать часто находилась в руках секретаря. Он всегда рекомендовал узникам говорить правду. Жанвили не допрашивали, равно как и Жана Карпини, который доставил это письмо. Де Буни был одним из первых, кого впоследствии приговорили к сожжению на костре. Вполне естественно предположить, что письмо было уловкой со стороны короля и его вельмож.
После того как магистра вновь предъявили комиссии и он опять попросил аудиенции у папы, ему пообещали написать понтифику об этом, но доказательств того, что это было выполнено, нет.
28 марта все тамплиеры, которые проявили желание защищать орден, были собраны в саду епископского сада. Их количество составило 546 человек. Магистра среди них не было. Пункты обвинения им были зачитаны на латыни. Затем члены комиссии приказали, чтобы то же самое зачитали на общепринятом наречии, но рыцари сообща закричали, что этого достаточно, что они не желают слышать на нормальном языке подобную мерзость, которая сплошь лжива и недостойна упоминания. Они вновь пожаловались, что их лишили религиозных одеяний и всех церковных символов, а также высказали пожелание, чтобы сюда позвали магистра и других руководителей ордена. Однако эти вполне обоснованные требования выполнены не были. Напрасно магистр требовал, чтобы его отвели к членам ордена, напрасно рыцари запрашивали позволения быть удостоенными присутствием магистра. Ни то ни другое не отвечало интересам или пожеланиям короля.
Вскоре число собранных в Париже рыцарей достигло почти 900 человек. Члены комиссии изъявили желание, чтобы те назначили представителей, которые бы отвечали за защиту, но тамплиеры отказались сделать это. Некоторые сослались на то, что не могут сделать это без согласия своего руководителя, другие настаивали, что самолично будут защищать орден. В итоге, после множества споров и пересудов, семьдесят пять тамплиеров были выбраны для защиты ордена, а священники ордена Рено де Пруно и Питер Болонский и рыцари Уильям де Шабоне и Бертран де Сартиж были назначены присутствовать при опросе свидетелей.
Обвинительное заключение против тамплиеров, написанное от имени папы, включало в себя следующее. В момент вступления в орден от них требовалось отречься от Бога, Христа, Девы Марии и прочее; в частности, необходимо было заявить, что Христос не был Сыном Божьим, а всего лишь лжепророком, который был распят за собственные преступления, а не во искупление грехов человечества. Они плевали и топтали распятие, и особенно в Страстную пятницу. Они поклонялись коту, который иногда появлялся на их капитулах. Их священники, отправляя церковные службы, не произносили слов освящения. Они верили, что их магистр способен избавить их от грехов. При вступлении им говорилось, что они вольны предаваться любому распутству. У них были идолы во всех провинциях, некоторые с тремя лицами, некоторые с одним. Они поклонялись этим идолам на своих капитулах, верили, что они способны спасти их, полагали, что они приносят богатство ордену и плодородие землям. Они прикасались к ним веревками, которые затем обвязывали вокруг собственных тел. Те, кто в момент приема не соглашались с этими правилами, лишались жизни или заключались в тюрьму. Все это, как заявлялось, происходило в соответствии со статутами ордена. Это был общепринятый и древний обычай, и другого способа вступления в орден не было. Обвинительный акт утверждал также, что тамплиеры не останавливались ни перед чем ради обогащения ордена [99] .
99
Все эти преступления были признаны разными членами ордена. Но что может быть более невероятным, чем поклонение коту, к примеру? Это обвинение, кстати, уже предъявлялось к секте катаров, которые якобы получили свое название от слова «кот», хотя более вероятно, что именно их название породило это изобретение инквизиции.
Тамплиеры, в свою очередь, стали доказывать, что все эти инсинуации ложны, и если кто-то из них признался в них, то сделал это из-за угроз и насилия, – тридцать шесть человек не пережили пыток в Париже и еще многие в других местах. Нормы законов были нарушены в их отношении. В целях того, чтобы добыть от них лживые показания, им демонстрировались письма короля, в которых заявлялось, что ордену вынесен окончательный приговор, а жизнь, свобода и денежное содержание предлагается тем, кто даст ложные показания. «Все эти факты, – заявили они, – настолько общеизвестны и приобрели столь дурную славу, что нет смысла и поводов опровергать их». Основные пункты обвинения были не чем иным, как ложью и абсурдом, а в булле не содержалось ничего, кроме ужасных, отвратительных и несправедливых наговоров. Их орден невиновен, и если изучить статуты, то выяснится, что они были одними и теми же для всех тамплиеров во всех странах. Они исповедовали веру католической церкви, родители приводили в орден своих детей, братья братьев, своих племянников, потому что он был чист и свят. Захваченные в плен к неверным тамплиеры скорее умирали, чем отрекались от своей веры. Они заявили о своей готовности доказывать свою невиновность всеми возможными путями и перед любым человеком, кроме короля и папы, потребовали, чтобы они могли лично предстать перед верховным советом, и настаивали, чтобы те, кто вышел из ордена и дал показания против него, должны были быть взяты под стражу до тех пор, пока не подтвердится ложность или правдивость их утверждений, и чтобы ни один мирянин не мог присутствовать на допросах и запугивать обвиняемых. Они утверждали, что рыцари подвергались таким пыткам, что не столько удивляли сделанные ими самооговоры, сколько заслуживало восхищения мужество тех, кто продолжал отстаивать правду. Опросите, просили они, тех, кто присутствовал при последних минутах жизни рыцарей, умерших в тюрьме, пусть их признания будут раскрыты, и станет ясно, верны ли обвинения. Не странно ли, вопрошали они в заключение, что большим доверием пользуется ложь тех, кто сломался под пытками и обещаниями, чем клятвенные заверения тех, кто, защищая истину, погиб, приняв мученичество, и существенного большинства рыцарей, которые подвергались и все еще подвергаются мучениям, не идя на сделки с совестью?
11 апреля 1310 года начались слушания свидетелей, обвиняющих орден. Был найден всего лишь 21 человек, из которых двое не принадлежали к ордену, а прочие были главным образом теми, кто настаивал на своих показаниях перед папой. Как и следовало ожидать, все преступления, которые вменялись ордену в папской булле, вновь были повторены этими людьми. Однако комиссия успела продвинуться лишь до опроса 13-го свидетеля, когда нетерпение короля проявилось в варварском и противозаконном поступке, который, вероятно, уже давно вынашивался.