«Танатос» палас отель
Шрифт:
— Что делать? Но отели, мосье, всюду одинаковые. Вот только анкеты, которые вы должны будете здесь заполнить, несколько более обширные, чем в других местах, прошу прощения!..
И действительно анкеты были полны вопросов и указаний. Рекомендовалось максимально точно указать дату и место рождения, дать по меньшей мере два адреса родных или друзей, а также собственноручно, на родном языке, заполнить прилагаемую «форму А-1»:
«Я, нижеподписавшийся…, находясь в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю, что добровольно отказываюсь от жизни и снимаю
Сидя за соседним столиком, две только что приехавшие девушки тщательно переписывали «форму А-1», и Жан Монье заметил, что они заполняют анкету по-немецки.
Генрих Боэрстехер, директор отеля, — солидный, спокойный человек в золотых очках. Чувствовалось, что он очень гордится своим заведением.
— «Танатос» принадлежит вам? — спросил его Жан.
— О нет, мосье Монье, отель принадлежит анонимному акционерному обществу. Однако сама идея его создания действительно пришла в голову мне, и я пожизненный директор отеля.
— У вас на самом деле никогда не бывает неприятностей с местными властями?
— Неприятности? — удивился и даже несколько обиделся директор. — Мы предоставляем нашим клиентам только то, что они желают. Только это — и ничего больше! А впрочем, мосье, здесь и нет никаких местных властей. Эта территория так плохо разграничена, что никто даже не знает, кому она принадлежит — США или Мексике!
— Ну, а родственники клиентов? Они не обращаются в суд?..
— Родственники? — словно негодуя, пожал плечами герр Боэрстехер. — Какие претензии?! Какой суд?.. Семьи наших клиентов только счастливы, дорогой мосье Монье, что здесь без всякого шума решаются разного рода мучительные вопросы. Нет, мосье! Здесь все совершается так тихо, так приятно, что и клиенты, и их близкие навсегда остаются нашими дорогими друзьями!.. Не хотите ли, однако, пройти в свою комнату? Это № 113. Я надеюсь, вы не суеверны?
— Ничуть! Хотя должен сказать, что я воспитывался в религиозной семье и сама мысль о самоубийстве не очень-то мне по душе…
— Но ни о каком самоубийстве речи нет и не может быть! — воскликнул директор таким тоном, что его озадаченный собеседник больше не возвращался к этому вопросу.
— Саркони, проводите мосье Монье в комнату № 113. А 300 долларов, мосье, соблаговолите внести кассиру. Касса здесь, налево, возле моего кабинета.
Некоторое время спустя Жан Монье тщетно искал в комнате № 113, освещенной лучами заходящего солнца, какие-либо признаки смертоносной аппаратуры…
— В котором часу здесь ужинают? — спросил он слугу.
— В 20.30, — ответил тот.
— Нужно надевать вечерний костюм?
— Все наши гости это делают, сэр.
— Отлично. Приготовьте белую рубашку и черный галстук.
Когда Монье спустился в холл, он увидел там женщин в вечерних платьях с глубокими вырезами и мужчин в смокингах. Герр Боэрстехер шел ему навстречу.
— Мосье Монье, а я вас уже искал. Поскольку вы в одиночестве, я подумал, что, может быть, вам будет приятно разделить стол с одной из наших клиенток…
Жан Монье поморщился:
— Я приехал сюда не для того, чтобы вести светский образ жизни. Впрочем, покажите эту даму, не представляя меня…
— Само собой разумеется! Вот она — мистрис Кирби-Шоу. Та молодая женщина в белом платье, которая сидит у рояля и листает журнал. Не думаю, что она может кому-либо не понравиться! Очень приятная женщина, с хорошими манерами, вполне интеллигентная. Кстати, артистка…
Бесспорно, мистрис Кирби-Шоу была красива. Ее темные волосы легкими волнами спадали к плечам, открывая высокий лоб. Глаза у нее были умные и ласковые…
— Черт возьми! Неужели мистрис Кирби-Шоу тоже ваша клиентка!
— Конечно, — ответил директор, который, казалось, вложил в это слово какой-то особый смысл. — Конечно…
— Представьте меня! — попросил Жан Монье.
Когда ужин, который был прост, но хорошо приготовлен и отлично сервирован, закончился, Жан Монье знал уже в общих чертах, что привело сюда Клару Кирби-Шоу.
Выйдя замуж за очень хорошего, богатого человека, которого она, однако, не любила, Клара бросила его полгода спустя после свадьбы. Она уехала в Европу с молодым, обаятельным, но циничным писателем, познакомившимся с ней в Нью-Йорке. Этот повеса, который, как ей казалось, готов был на ней жениться сразу же после развода с мужем, стал по приезде в Англию делать все, чтобы от нее избавиться.
Тогда она предприняла попытку вернуть себе расположение мужа — мистера Нормана Кирби-Шоу. Это, может быть, и удалось бы, но его родственники, друзья, сослуживцы решительно воспротивились ее возвращению. Норман остался непоколебим. И вот именно тогда, когда она потерпела эту унизительную неудачу, Клара обнаружила у себя на столе письмо из «Танатоса».
— И вы не боитесь смерти? — спросил ее Жан.
— Конечно, боюсь, однако меньше, чем жизни!
— Это хорошо сказано, — заметил Жан.
— Я меньше всего заботилась об остроумии, — ответила она. — Расскажите мне, каким образом попали сюда вы.
Выслушав рассказ Жана Монье, она рассмеялась:
— Это совершенно невероятно! Вы хотите умереть только потому, что ваши акции упали в цене!
— Мои убытки — это только предлог. Это был бы пустяк, если бы у меня оставался смысл жизни… Я не сказал вам, что меня бросила жена. Во Франции у меня нет ни родных, ни друзей… И потом, чтобы быть до конца искренним, должен признаться вам, что я и Францию покинул из-за неудачи в любви… Ради чего же мне снова вступать в борьбу?
— Ради самого себя! Ради тех, кто может вас полюбить. Вы обязательно встретите такую женщину…
— Вы думаете, что может найтись женщина, которую я смогу полюбить и которая согласится делить со мной жизнь, полную лишений и борьбы?
— Я уверена в этом, — скачала она. — Есть женщины, которые ценят борьбу за жизнь и в бедности видят романтику. Вот я, например…
— Вы? — воскликнул Жан.
— О, я только хотела сказать…
Она умолкла и добавила:
— Я думаю, нам пора, мы остались в ресторане одни, и официант просто в отчаянии!