Танатос
Шрифт:
"Боже мой, Паша, - думал Алтухов, - что ты такого сделал? Печатал деньги? Насиловал в лифтах? Грабил кассы или квартиры?" - Алтухов даже застонал от досады, но тут же испугался своего стона. На него посмотрели несколько человек, и один из них был в форменной шапке с милицейской кокардой. "Молчи-молчи-молчи-молчи, - запричитал про себя Алтухов.
– Только этого мне сейчас не хватало". Он втянул голову в плечи и быстро просочился между толстыми тетками к заднему стеклу.
Уткнувшись лбом в заднее стекло автобуса, Алтухов стоял, затаив дыхание. Уже наступил ранний зимний вечер. Улицы были
На следующей остановке Алтухов выскочил из автобуса, пересек улицу и вошел в стеклянную пивную с похабно намалеванной вывеской "Сосиски". Здесь Алтухов осмотрелся и, к своему великому облегчению, увидел знакомого Фролова - запойного неудачника с придуманным журналистским прошлым. Алтухов подозревал, что это всего лишь несостоявшаяся мечта Фролова, поэтому никогда не заводил об этом разговора, боясь ненароком разоблачить старого собутыльника.
– А я устроился на работу, - поздоровавшись, сразу сообщил Фролов.
– Родственнички заставили?
– спросил Алтухов, разглядывая небогатый натюрморт на грязном столе: пиво, расчлененный лещ и кусок черного хлеба с полукружьем от остатков зубов.
– Сам, - чавкая, ответил Фролов.
– Сам, - усмехнулся Алтухов.
– Знаешь, есть такой карточный фокус: я запоминаю последнюю карту и прячу колоду в карман, затем предлагаю тебе выбрать из четырех мастей одну и если ты не угадал нужную, спрашиваю: какие остались? И так до тех пор, пока ты не назовешь ту самую. Потом я так же прошу тебя выбрать карту. В конце концов, ты все равно называешь ту, которую я запомнил, и я достаю её какой хочешь по счету. У тебя полное ощущение, что ты её выбрал сам, но это абсолютно не так. Я подвел тебя к ней как бычка на веревочке.
– Алтухов почувствовал, как от голода у него сводит желудок и отвел от еды взгляд.
– Так же и в жизни. Вы до гробовой доски уверены, что выбираете...
– Кто это мы?
– равнодушно спросил Фролов.
– Люди, - ответил Алтухов. Он сразу заметил, что Фролов при деньгах. Финансовое положение этого человека всегда легко прочитывалось на лице: пусто - собачье подобострастие, не хватает на бутылку - готовность объединить усилия, хватает - выражение независимости, а далее - все оттенки самодовольства и ничем не подкрепленного презрения к окружающим.
– Понятно.
– Фролов с преувеличенным удовольствием отхлебнул пива, крякнул и аккуратно поставил кружку на место.
– Мания величия на почве алкоголизма. Ты же не президент и даже не Гоголь и не Пикассо...
– Дай глотнуть, в горле пересохло, - не выдержал Алтухов.
– Ты ведь даже не инопланетянин. На, глотни, - подвинул к нему кружку Фролов.
– Отрабатывать придется. Я устроился знаешь куда?
– Припав к кружке, Алтухов вскинул брови, что означало: "куда?" - Сюда, - рассмеялся Фролов.
– Кружкомоем. Ты думаешь, что сейчас пьешь?
– М?
– не отрываясь от пива, промычал Алтухов.
– Сливаю...
– Брось ты, - испугался Алтухов. Он поставил кружку на место, успев выпить больше половины.
– Что, брезгуешь?
– веселился Фролов.
– Нами, людьми брезгуешь.
– Правильно сделал, что устроился, - вдруг успокоился Алтухов и снова взялся за кружку.
– Пена, - кивнул он.
– Пены бы не было.
– Догадливый, - принимаясь за леща, сказал Фролов.
– Платят копейки, а мне много уже и не нужно. Здесь все есть.
– Ты Пашку, художника с Таганки, знаешь?
– покончив с пивом, спросил Алтухов.
– Опечатали мастерскую.
– Воровал значит, - пытаясь разжевать голыми деснами кусок леща, сказал Фролов.
– По мне, пусть хоть всех их пересажают. Ты о себе подумай. Эти живут - дай бог каждому. Такие не пропадают. А у тебя, вон, один шкаф остался, да и тот пустой. Или пропил уже?
– Нет, ты не знаешь Пашку, - как-то обреченно прошептал Алтухов. Между прочим, если бы не он, меня бы давно уже не было на этом свете.
– Вот-вот, - подхватил Фролов.
– Теплее. Кажись, добрались до причины твоего горя.
Алтухов изумленно посмотрел на Фролова и убитым голосом проговорил:
– Да, пьянство делает человека циником.
– Да, да, - ответил Фролов.
– А обжорство - лириком...
– Налей ещё кружку, - упершись взглядом в мокрый, липкий стол, попросил Алтухов.
– Да-а?
– глумливо протянул Фролов, и нагнувшись, попытался заглянуть в глаза Алтухову. Его и без того обшарпанная физиономия показалась Алтухову настолько отвратительной, что он едва сдержался, чтобы не ударить по ней пустой кружкой.
– Отрабатывать придется. Пойдешь ко мне помощником, - усмехнулся Фролов.
Слушая собутыльника, Алтухов вдруг почувствовал удушающую скуку. Ему уже не хотелось ни пива, ни разговоров. Наоборот, он вдруг испугался того, что может сегодня напиться и тогда у него не будет времени обдумать, что делать дальше, отгоревать положенное, а на следующий день в одиночестве недопережитое наложится на похмелье, и это будет вдвойне мучительно.
Не ответив, Алтухов поспешно поблагодарил новоиспеченного кружкомоя за пиво и компанию, тронулся было к выходу, и тут забеспокоился Фролов.
– Да оставайся ты, - попросил он, поймав Алтухова за карман.
– На пиво у меня есть.
– Ой, нет, нет, не могу, - отмахнулся Алтухов.
– На душе что-то... противно. Не хочу.
– Водки или портвешка возьмем, - знающе искушал Фролов, но Алтухов вымучено улыбнулся и, не глядя на него, ответил:
– Не могу. Честное слово.
– Затем он как-то воровато огляделся и добавил.
– Ну что, ты не найдешь кому налить?
– Да кому здесь наливать?
– брезгливо поморщился Фролов.
– У них один разговор: кто сколько выжрал вчера.
– Вот, вот, - усмехнулся Алтухов, - теплее.
– Сволочь ты, Сашка, - обиделся Фролов.
– Иди, иди, в следующий раз ни глотка не получишь.
Махнув рукой, Алтухов пересек пивнушку и вышел на улицу. Здесь он выдохнул из себя прокуренный воздух, провентилировал легкие несколькими глубокими вдохами и пошел к автобусной остановке. В голове у него все время вертелось это обидное слово: "теплее", и он подумал: "Ни хрена не теплее. Холод собачий".