Танцовщица для небесного бога
Шрифт:
— Молчи! — шикнула на нее Сахаджанья и оглянулась, словно кто-то мог их подслушать в пустом доме. Она сделала несколько жестов, отвращающих злых духов, над огнем, и за неимением веера под рукой шлепнула Хему по макушке деревянной ложкой. — Не болтай о том, чего не знаешь.
Хема обиженно надула губы, почесывая темя, но долго злиться не смогла, ее так и распирало от радости и гордости за подругу.
Засыпая в этот вечер, Анджали чувствовала себя бесконечно счастливой. Но уже в полудреме ей привиделась Ревати —
Проспать ей удалось только до полуночи. Когда водяные часы на площади Тринаки пробили один раз, кто-то постучал в двери. Анджали открыла глаза и прислушалась, недоумевая, кого привело в школу апсар в такой час.
— Ты пришел, господин, — услышала Анджали наставницу Сахаджанью. — Благодарю тебя за доброту!
— Мне надоело выслушивать нытье твоего любовника, — раздался в ответ мужской голос. Голос был незнакомый, и хотя мужчина говорил на языке небесных царств, в его говоре слышалось что-то чужое — он странно пришепётывал, словно привык говорить тихо.
— Ей становится все хуже и хуже, я боюсь, что начнется лихорадка…
— Сейчас посмотрю, — проворчал мужчина.
Анджали, мучаясь дурнотой, приподнялась на локтях. Может, это тот таинственный лекарь, о котором упоминала наставница?
Занавесь на входе приподнялась, и появилась Сахаджанья. Она пятилась, непрестанно кланяясь, приглашая за собой гостя.
— Пригаси светильник, — сказал мужчина, останавливаясь на пороге.
— Но будет темно, господин… — начала Сахаджанья.
— Я сказал — пригаси светильник, — мужчина начал терять терпенье, и наставница поспешила выполнить его приказ.
Дом погрузился в темноту, и только угли жаровни красновато мерцали. Несколько мгновений было тихо, а потом на бедро Анджали легли чужие пальцы — крепкие, холодные. Она вздрогнула. Не от страха, а от неожиданности, и сразу же получила выговор:
— Не надо дрожать, как кролик перед змеей!
— Я не испугалась, господин, — сказала тихо Анджали. — Но вы подошли так тихо…
Он что-то пробормотал и хмыкнул, продолжая ощупывать опухоль. Света от углей хватало лишь для того, чтобы разглядеть его силуэт, но не лицо. Он был строен, и волосы его были подвязаны на макушке в узел, как у аскета.
— Риши Нанада сказал, что может помочь змеиный яд, — сказала Сахаджанья.
— Вот на себе бы риши Нанада и испытывал его, — ответил мужчина недовольно. — Как давно начались боли?
— Через неделю будет две луны, — тихо сказала Анджали.
Мужчина опять что-то пробормотал, на сей раз Анджали расслышала слова «безумная, как ракшаси».
— Если вы можете излечить меня, господин, — торопливо заговорила она, — я буду вашей вечной должницей. Если пожелаете, я выберу вас, когда назначат мою сваямвару.
Гость смеялся долго, странным, приглушенным смехом. Отсмеявшись, он сказал:
— Зачем мне брачная ночь с апсарой, которая доступна каждому? Если я пожелаю ее, мне всего лишь надо подождать, когда она изберет мужа и раскроется всем. Или ты полагаешь свою девственность такой уж большой ценностью?
Анджали покраснела и была благодарна темноте, скрывшей ее румянец. Этот неведомый человек унизил ее, превратив из полубогини в простую продажную девку, какие бродят среди людей. Сахаджанья поняла чувства ученицы и поспешила вмешаться:
— Мы заплатим, чем будет вам угодно, господин.
— Нищий решил подать царю милостыню… — пробормотал таинственный лекарь и сказал уже громче: — У нее поврежден сустав. Она слишком сильно напрягла его. Теперь сустав воспалился и налился гноем. Надо два месяца полного покоя, чтобы его вылечить и после этого — не слишком утруждать ногу, даже когда идешь за водой.
— А танцы?! — воскликнула Анджали, садясь в постели рывком, и тут же вскрикнула от боли.
— О танцах надо забыть.
Слезы хлынули по щекам Анджали.
— Нет, нет, это невозможно, господин, — забормотала она.
— Лучше не танцевать, чем остаться калекой через год, — сказал лекарь, собираясь подняться.
Анджали порывисто схватила его руку и покрыла поцелуями:
— Прошу, помогите! Для меня лишиться танца означает жизнь на земле!
Мужчина вырвал руку из ее цепких пальцев и вытер об одежду, словно прикоснулся к грязи.
— И на земле можно жить, — ответил он.
— Если я не смогу танцевать, — взмолилась Анджали, — я погибну. Как птица без полета. Лучше летать день, чем вечность ползать по земле, подобно змее.
— Вот как, — хмыкнул врачеватель, и Анджали угадала его недовольство, но не поняла, чем могла обидеть. — Все это — лишь красивая болтовня.
Но Анджали видела, что именно эти слова заставили его поколебаться.
— Не лишайте меня надежды, — сказала она твердо. — Я надеюсь стать царицей танца, постичь всю его глубину и познать тайну красоты. Ради этого я готова на все. Скажите, что пожелаете — и я исполню.
— Глупые слова глупого существа, — проворчал лекарь, но тут же спросил у Сахаджаньи. — Где мазь, которую дал вам риши?
Сахаджанья пошарила в темноте и протянула чашку с мазью.
Мужчина взял чашку, понюхал содержимое, подцепил пальцем кусочек мази и отправил на язык.
— Подойдет, — сказал он. — Пользуй ее и дальше. Я кое-чего добавлю сюда. Когда будешь мазать девушку, сначала натирай руки листьями тулси,[2] а потом тщательно все смывай.
— Девушку тоже натирать тулси? — спросила Сахаджанья.
— Нет, глупое существо. Девушку не надо.
Наставница замолчала, боясь рассердить гостя.