Танцуй как звезда!
Шрифт:
– Софья Николаевна!!! – Лера не знала, куда и деваться. – Я не самая красивая! Я вообще не красивая! Спасибо вам, конечно… А это чей у вас портрет? Это вы, да?!
Манёвр удался: бабка перестала превозносить прелести незваной гостьи и повернулась к большому портрету на стене. Он был написан маслом: молодая цыганка в красном платье с открытыми плечами держала в зубах розу, а в пальцах – дымящуюся папиросу и дерзко, почти нагло улыбалась. Иссиня-чёрные, вьющиеся волосы сбегали по алому шёлку костюма до талии. Смуглое лицо было очень живым и озорным: казалось, юная цыганка вот-вот
– Это вы? – шёпотом повторила она.
– Похожа, да? – довольно заметила Софья Николаевна. – Нет, не я, а моя дочка. Вот его мать, – показала она на Романа, который стоял в дверях и тоже смотрел на портрет. – Рада Лагутина в роли Кармен! Известный художник её рисовал! А пляшет как! А поёт как! Если бы только не… ай! – вдруг оборвала она саму себя, резко махнула рукой и отвернулась. Роман вполголоса сказал бабушке несколько слов на непонятном для Леры языке.
– Говори по-русски, когда в доме гости, сколько раз повторять! – сердито велела бабушка. – И вообще, – почему девочка голодная до сих пор?! Марш оба на кухню обедать! Я сейчас приду! Мне ещё десять минут играть!
– Твоя бабушка – пианистка? – вполголоса спросила Лера, когда они с Ромкой оказались на крохотной, очень чистой кухне. На плите булькал, источая пленительный аромат, борщ. На стенах, как в деревенском доме, висели связки лука, чеснока и перца.
– Нет… Так, для себя играет, – махнул рукой Роман, шаря в буфете в поисках половника. – Говорит, что, если хотя бы час в день за роялем не высидит, пальцы уже как деревянные.
Лера с уважением покивала. Роман разлил по тарелкам борщ, нарезал хлеб, предупредил: «Если ещё захочешь – говори, тут много!» – и они принялись за еду.
Через несколько ложек Лера поняла, что непременно захочет ещё: борщ Софьи Николаевны был одновременно сладковатым и острым, пахучим и невероятно вкусным. Девушка как раз прикидывала, как вежливо попросить добавки, когда квартиру прорезал отчаянный звонок. В дверь трезвонили так, словно начался пожар. Вскоре прибавились удары кулаком и пронзительные вопли:
– Открывайте! Эй, кто дома?! Ромка, открывай! Бабушка!!! Да что вы там, спите, что ли?! От-кры-вай-те!!!
– Эмка?.. – слегка удивлённо сказал Лагутин и взглянул на часы. – Рановато… Стрепетова, ты сиди ешь. – И быстро вышел. Лера осталась на кухне одна.
Первым делом она щедро долила себе борща из кастрюли и быстро-быстро его съела. В животе немедленно образовался приятный кирпич. Девушка блаженно отвалилась на стену и стала прислушиваться к диким крикам из комнаты.
– Я их убью! Я их всех поубиваю, вот умереть мне на месте! И эту Патрину, и весь её выводок сопливый! Ведь на мину-у-уту всего из комнаты вышла, – и что?! И что, я вас спрашиваю?! Вытащили – развернули – ножницы где-то отыскали – и вот!!! Это не дети, это свины малолетние какие-то, один вред от них! Вот никогда в жизни ни одного не рожу!!! Боже мой, боже мой, что же я теперь буду делать?! О-о-о, завтра концерт, а костюм пропал, что я дяде Мише скажу-у-у?! Он же меня с программы снимет и прав будет! О-о-о, я лучше утоплюсь!!! Прямо на машине в Москву-реку с набережной брошусь!
Сначала Лера слушала это всё спокойно: в конце концов, скандал в чужой квартире никак её не касался, и вмешиваться было бы невежливо. Но магические слова «ножницы» и «костюм» заставили её подняться из-за стола и двинуться в сторону прихожей. «Я же должна «спасибо» за борщ Софье Николаевне сказать!» – подбодрила она саму себя. И осторожно заглянула в приоткрытую дверь гостиной.
Там бушевал тайфун. Молодая цыганка в чёрном брючном костюме носилась по комнате, запустив обе руки в распущенные кудри, и голосила на всю квартиру. Из-за рояля за ней довольно спокойно наблюдала Софья Николаевна. А Роман, сидя на полу, озабоченно перебирал в пальцах красную блестящую материю, волны которой устилали весь пол перед роялем.
– Ну что мне теперь делать, ну что?! Ведь на самом видном месте дыру сделали! – По смуглому лицу молодой цыганки бежали слёзы. – И рукав отрезали по живому! И весь лиф разрезан до пупа! Что я теперь на сцену надену?!
– У тебя же другие есть, – напомнила Софья Николаевна. – Надень зелёное!
– Не могу, в зелёном Патрина будет!
– Жёлтое!
– В жёлтом – Галя!
– Чёрное с розами!
– В розах будут Анжела и Ольга! А в чёрном – Симка! А я одна в красном должна была выйти, и как теперь?!
– Шубу мою надень… – безнадёжно посоветовала бабушка. Молодая цыганка всплеснула руками и расплакалась навзрыд. Роман сосредоточенно морщил лоб. Его густые брови сошлись на переносице в одну сплошную линию.
– А что, никак нельзя починить? – спросила Лера. Спросила, как ей показалось, тихо, но безутешные рыдания тут же смолкли. Цыганка подняла мокрое от слёз лицо и уставилась на гостью широко распахнутыми чёрными глазищами – точно такими же, как у Романа.
– Это кто?.. – изумлённо спросила она.
– Наша соседка, Лерочка – опередила запнувшуюся Леру Софья Николаевна. – Замечательная девочка! Посмотри, какая красавица! Лерочка, а это наша Эсма! Эсмеральда Лагутина, артистка цыганского театра!
– Моя сестра, – добавил Роман.
– Оч-чень приятно… – вздохнула Эсма, отворачиваясь. Было очевидно, что она вот-вот вернётся к истерике, и Лера торопливо спросила снова:
– Разве никак нельзя переделать?
– Девочка, что ты такое говоришь?! – Эсма схватилась за голову. – Это тебе не колготки заштопать! Это эстрадный костюм! Может, мне ещё заплатку на животе пришить?! Что вы мне все глупости говорите, я и так уже пропала-а-а…
– Да позвони же, глупая, своей портнихе, пока время есть! – сердито сказала бабка. – Неужели она тебе не сделает до завтра?
– Куда я ей позвоню, куда?! – зашлась в крике Эсма. – Эта курица в отпуск укатила! В Анталье в бассейне сидит! Нашла время отдыхать! До конца сезона больше месяца, а она… Эй, эй, девочка, что ты делаешь?!.
Но Лера уже сидела на полу рядом с Романом и разглядывала злополучный костюм. Он, казалось, действительно был безнадёжно испорчен. Один пышный рукав был отрезан вкривь и вкось, посреди усыпанного стразами лифа зияла безобразная дыра, оборка по низу юбки сплошь была искромсана, а сама юбка зигзагом раскроена сверху донизу.