Танцующий в темноте

Мартин Т. Л.

Он сжимает меня крепче, и я прижимаюсь носом к его шее.

У нас есть все, что нужно для выживания.

— Каждый желает вознестись.

Но именно благодаря нисхождению ты видишь истину вблизи.

— Майя Луна

Я

сжимаю пальцы вокруг ладони Адама так сильно, что они наверняка причиняют ему боль. Он не останавливает меня.

Может быть, он знает, что мне нужна эта маленькая, осязаемая вещь прямо сейчас. Может быть, ему это тоже нужно.

Грязь и сухие листья хрустят под ногами, протестуя против каждого нашего шага. Даже земля призывает уйти. Нас окружают километры деревьев, длинных и тонких, отбрасывающих тени во всех направлениях, как будто пытающихся отпугнуть. Облака над головой серые и мутные, солнца нигде не видно; по крайней мере, это один из уголков природы, который принимает нас. Мягкие капли воды падают на землю и украшают кожу. Это должно быть красиво.

Если бы мы были где-нибудь в другом месте, так бы и было.

Прошло четыре месяца с тех пор, как были опубликованы новости о Мише. Я не отслеживала истории, но версии нашего прошлого преследуют нас повсюду.

Некоторое время мы получали несанкционированные статьи в той гостинице, где мы остановились. Мы знали, что Райф пересылает их нам, потому что подпись Sofia его почерком внизу выдавала его. Когда он понял, что Адам и Феликс смогли вычислить местоположение его и Стеллы, независимо от того, сколько раз они переезжали, я думаю, он струсил, потому что отправил открытку. С Северного полюса. С фотографией. Там тоже была записка, но это была всего одна строчка, и предназначалась она не мне. Во всяком случае, не напрямую.

Судьба всегда находит тех, кто бежит от нее. А пока прощай, мой старый брат и друг.

С тех пор мы ничего о нем не слышали. Но даже без Райфа Миша повсюду. Гражданские все еще говорят об этом, распространяя слухи приглушенным шепотом и неодобрительными взглядами. Как будто они прочитали об этом в журнале сплетен о знаменитостях.

Я слышал, что женщина утопила свою дочь, чтобы они могли умереть вместе, как некий заключительный поэтический акт.

Я скажу тебе кое-что, люди в наши дни слишком доверчивы. Именно поэтому я никогда никуда не хожу без своего 9-миллиметрового.

Это заговор. В каждом городе есть целые общества, секретные подземелья, которые ждут, чтобы забрать наших детей, даже сейчас. Мы никогда больше не будем в безопасности.

Ты можешь поверить, что они называют его Призраком Миши? Называть и восхвалять человека, ответственного за все эти исчезновения, как будто он какой-то герой?

Убийца — вот кто он есть. Такой же виновный, как и все остальные. Насколько нам известно, он был

одним из них.

Затем были плакаты, цветы, павлиньи перья и другие подношения, украшающие стволы деревьев и заброшенные здания по всем штатам. Некоторые из них молятся, чтобы их дара было достаточно, чтобы уберечь близких. Другие благодарят Призрак Миши за защиту их и их детей. Затем были те, кто анонимно хвалит Мишу за их ‘блестящее’ и ‘превосходящее’ искусство. Меня тошнит каждый раз, когда я замечаю последнее. Я просто благодарна, что Адаму не нужно это видеть.

Бывают дни, когда он уходит, как сегодня, когда солнце прячется, а я рядом с ним. Но каждый день — это путешествие для нас обоих, медленный и интимный танец. Я наслаждаюсь каждым пьянящим шагом, который мы делаем вместе.

Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на мужчину, идущего рядом со мной. Его шаги длинные, челюсть сжата, а напряженный взгляд устремлен прямо перед собой. Рукава рубашки подвернуты, обнажая выпирающие сухожилия на предплечьях. Волосы влажные, растрепанные и падают на глаза.

Призрак Миши.

Он показывает мне эту свою сторону каждую минуту каждого дня, намеренно или нет. Она живет в тенях под его глазами. В электричестве, которое пронзает меня, когда его пальцы касаются моих. То, как он обхватывает своими большими руками мои маленькие, когда я держу его нож. Каждое действие вдыхает жизнь в самые темные и яркие части меня.

Мои ноги останавливаются, и я задерживаю дыхание, когда мы достигаем потертого забора из штакетника.

Это сад.

Приходи в мой сад.

Острая боль пронзает грудь.

Я знаю это место так же хорошо, как знаю ее песню. Но нелегко разобраться в разрозненных образах в моем сознании.

Я обвожу взглядом все вокруг, опираясь рукой на расщепленное дерево забора, чтобы мои ватные ноги не подкосились. Я чувствую это по тому, как солнечные лучи согревали кожу, когда я сидела прямо там, в пределах досягаемости от того места, где я сейчас стою. Я бывала одна часами, иногда дольше, пока Катерина исчезала в глубине сада. Однажды, когда она вернулась за мной, она сидела на клумбе с розами и обнимала меня. Ее голубые глаза сияли, отражая ту любовь, которой я позже жаждала от мамы. Затем Катерина запела. Я погрузилась в нее, и она погладила меня по щеке, оставляя гладкие красные пятна на моем лице, в моих волосах. Я видела это краем глаза, безжизненное тело, возможно, в пяти метрах позади нее, но я была слишком занята, впитывая любое внимание, которое могла привлечь, чтобы попытаться разобраться или попытаться понять.

Как отвратительно, что сад, скрывающий годы мучений, больше похож на дом, чем когда-либо был мамин дом. Хотя он выглядит иначе, чем я помню. Старый друг, история о привидениях детства и совершенно незнакомый человек — все в одном флаконе.

Больше нет ярких цветов, танцующих на ветру. Нет бабочек, которые сверкали бы на солнце, наблюдая, как я прихожу и ухожу. Теперь каменная дорожка, по которой я ходила, когда она водила меня в коттедж купаться, зарастает сорняками. Толстые лианы взбираются по стенам коттеджа в центре сада. Густые кусты переходят друг в друга. И свалены в кучу забытый мусор, куски дерева и сломанные трубы.