Танцующий в темноте
Шрифт:
Она наклоняется вперед, ее глаза не отрываются от моих. Она нежно прижимается губами к царапинам. Мои бицепсы напрягаются под ее прикосновением, и ком сжимается в горле, когда она высовывает кончик языка, чтобы лизнуть.
Мать его.
Я закрываю глаза на секунду, стук в ушах отдается прямо в голове и угрожает стереть в порошок все остатки контроля. Она проводит пальцем по рваной ране, точно так же, как я делал это с ней. Мой тяжелый взгляд следует за пальцем, когда она прижимает его к своей шее, скользя вниз к ключице и оставляя за собой
— Что, черт возьми, ты делаешь? — грубо спрашиваю я, безупречный образ передо мной вспыхивает в сознании — я пачкаю ее плоть, отмечаю идеальную кожу собой.
Она обнимает меня за шею и приближается на сантиметр ближе. Небесно-голубые глаза затуманены и полуприкрыты. Склонив голову набок, она приоткрывает губы и выдыхает, приглашая меня попробовать.
— Позволяю тебе видеть меня, — шепчет она.
Низкое ворчание поднимается вверх по моей груди. Я запускаю руку ей в волосы и провожу ладонью по задней части шеи, приказывая себе остановиться, даже когда моя хватка притягивает ее к себе. Проводя носом по изгибу под ее ухом, я вдыхаю ее. Ее обнаженное тело обмякает в моих руках, но я вижу учащенный пульс на ее нежной шее, чувствую, как ее пальцы зарываются в мои волосы.
Наконец, я пробую себя на ней, и медленная дрожь сотрясает нас обоих.
Лизание превращается в покусывание, а после в укус. Затем я посасываю ее кожу, и ее волосы запутываются в моем кулаке. Сердце в груди колотится, потребность прорывается сквозь меня. Она вцепляется мне в шею и мяукает, когда я встаю с кровати, а ее обнаженное тело обвивается вокруг меня.
Я поднимаю ее достаточно высоко, чтобы зажать зубами ее сосок, мое сердцебиение заглушает ее стоны. Все еще держа одну руку в ее волосах, я опускаю другую между нами и глажу ее влажный клитор. Она дергается и слегка стягивает с меня штаны, потираясь своей горячей киской о мой член, и мои легкие сжимаются. Я напрягаюсь, волна адреналина захватывает мои мышцы, когда я смутно осознаю, что закручиваюсь по спирали. Она извивается и снова дергает за мои спортивки, затем берет мое ухо в рот и сосет.
Моя кровь пульсирует так сильно, что ослепляет, появляются и рассеиваются черные пятна.
Гребаное дерьмо.
Я бросаю ее на кровать и кружусь, поправляя свои штаны. Проводя обеими руками по волосам, я сжимаю и дергаю за пряди, расхаживая по комнате.
Какого хрена я делаю?
Опираясь одной ладонью о стену, я опускаю голову и закрываю глаза, заставляя обжигающий жар внутри утихнуть, чтобы я мог снова вдохнуть кислород и восстановить немного гребаного контроля.
Я не терял самообладания шесть лет, и даже тогда все было не так — по спирали еще до того, как я получил свое чертово освобождение.
Кровать скрипит, и моя спина напрягается.
— Не надо.
Она долго ждет в тишине, пока я восстанавливаю дыхание и пульс. Мой член, кажется, не получает сообщения от мозга, нет, благодаря аромату Эмми, все еще витающему в воздухе, ее прикосновениям, задержавшимся на моей коже. Когда я говорю дальше, пальцы впиваются в стену, как будто это могло удержать
— Что тебе нужно? — я огрызаюсь.
— Ч-что мне нужно? — ее голос запыхавшийся и сбитый с толку, и это только расстраивает меня еще больше.
— Что нужно сделать, чтобы заставить тебя следовать каким-то чертовым инструкциям?
— Что? — сначала она кажется ошеломленной.
Но когда она снова открывает рот, ее слова покрываются огнем.
— Что для этого потребуется? Я хочу тебя. Я…
— Еще денег? Другой хозяин? Билет на самолет домой?
Я пропускаю ее ответ мимо ушей, как будто она ничего не говорит, потому что то, что она назвала, ни черта не подходит.
— Назови свою цену, мышонок.
Кровать снова скрипит, и на этот раз я слышу, как сдвигается материал, прежде чем она приближается сзади. Она замолкает. Я могу представить, как ее тело напрягается от гнева, даже не глядя на нее.
Оттолкнувшись от стены, я поворачиваюсь к ней лицом.
Она снова надела свою одежду, волосы растрепанны, а кожа все еще раскраснелась. Ее глаза пылают, но подбородок поднят высоко.
Потому что в глубине души она не чертова мышь.
— Если мы так поступаем, — наконец говорит она, — прекрасно. Я хочу другие обязанности. Больше не хочу зацикливаться на кухне или другой домашней работе. Я хочу сделать что-то ценное. И без няни, прикованной к моей ноге.
Мой взгляд сужается, подозрение закипает во мне.
— Что-то ценное.
Она кивает.
— Вещи, которые действительно важны для твоего бизнеса. Например, то, что делают Стелла и Обри.
Делая медленный шаг к ней, я бормочу:
— И что ты знаешь о моем бизнесе?
Она расправляет плечи.
— Кухня не совсем открыла мне глаза.
Мои губы подергиваются, несмотря на раздражение, все еще охватившее меня.
— Нет, я не думаю, что это было так. И ты понимаешь, о чем просишь?
В ее глазах мелькает неуверенность, но она стирает ее.
— Да.
Я потираю подбородок, искренне обдумывая ее условия.
С такой просьбой она явно все еще что-то замышляет.
Я мог бы заложить ее одному из моих братьев и вообще избежать необходимости иметь с ней дело. Но потом я вижу образы их рук на ее обнаженном теле, и меня охватывает желание отрезать им члены. Не очень хорошо для наших отношений. Наиболее очевидным решением является то, что уже предложил Феликс — разорвать с ней контракт и вывезти ее далеко за пределы этих стен. Устранить риск навсегда.
Очевидный выбор, да, но после сегодняшнего дня для меня это тоже не вариант. Я еще не уверен, что покончил с ней — и я чертовски уверен, что не хочу, чтобы она была у кого-то другого.
— Я подумаю над этим.
Вибрация на комоде заставила меня оглянуться на звук. Я смотрю на телефон, затем снова на нее, благодаря того, кто, черт возьми, звонит, за то, что прервал нас.
— Пока ты можешь провести еще один день на кухне.
Я не дожидаюсь ее ответа, прежде чем подхожу к туалетному столику, ничем не выдавая все еще охватившего меня напряжения, когда прижимаю телефон к уху.