Танцы на цепях 2. Уголь и Соль
Шрифт:
В голове роилось столько мыслей, что не было сил все их выстроить в ряд. Хотелось просто уткнуться носом в подушку и уснуть.
Это я и сделала, поняв, что не могу больше выдавить из себя ни строчки.
Погасив лампу, я повалилась на кровать и глубоко вдохнула привычный аромат ландышей и шалфея. Где-то в самом дальнем уголке сознания трепыхалась мысль, что очень не хватает запаха жимолости.
***
Мне давно пора было отметить несколько вещей, которые всегда стоит помнить о Ш’янте.
Он импульсивен и иногда включает дурака.
Что, разумеется, всегда отрицает. Замкнутый круг.
Ему же пришлось запомнить раз и навсегда только одно.
Свободы не будет, пока смерть не разлучит нас. Меня лично это устраивало.
В первый его визит я даже не сразу почувствовала перемены. После Изнанки сны стали особенно яркими, будто я унесла частичку того мира с собой. Они полнились отголосками прошлых приключений, страхов и бед. Иногда приходили и сладкие видения, о которых я бы не рассказала ни одной живой душе. Даже собственному дневнику я не поведала всех тайн. Знала, что Артумиранс его иногда листает. Она думала, что я не замечаю.
Ш’янт принес с собой туман и сумрак. Прохладу погибшего сада, которого я никогда не видела. В этом сне солнце всегда клонилось к закату, а на земле чернел иномирский снег. Где-то в стороне маячил остов древнего замка: разрушенного и увитого высохшим виноградом.
Под высоким деревом, скрюченным и сгнившим, стояла массивная скамья.
Я подавилась дыханием, заметив знакомый силуэт. Случись эта встреча раньше, я бы задыхалась от гнева. Бесновалась бы, рвала и метала, выкрикивала проклятия, давилась яростью, обидой и глухой тоской. Полгода назад я была брошена и до глубины души оскорблена.
Я осталась одна. Иномирец как истинный эгоист принял решение за двоих.
Сейчас же перед Ш’янтом предстанет совсем другой человек. И это пугало и нервировало меня куда больше, чем его внезапное появление. Проклятие, я осталась в той же нелепой майке, в какой и легла спать! Она едва ли прикрывала бедра, и я не сомневалась, что стою красная до самых кончиков ушей. Даже во сне можно неслабо смутиться.
Я стушевалась, хотела даже отвернуться и бежать, куда глаза глядят, но сны так не работают. Мысленно обругав себя за малодушие, шагнула к скамье.
– Я скучал, – вдруг сказал он.
В горле предательски запершило, а в уголках глаз скопилась соленая, жгучая влага.
Рука потянулась к крепкому плечу, увитому знакомым узором черных лент, но сам мир будто отталкивал меня. Пальцы могли ухватить лишь пустоту.
Ш’янт походил на плотный дым, на призрачную фигуру, что может растаять от малейшего дуновения ветра.
– Иномирцы не спят. – Я могла сказать точно, что он хмурится и поджимает губы, хотя не видела лица. – В каком-то смысле, меня здесь нет.
Я обошла скамью по широкой дуге. Где уж там смущению меня удержать!
Я хотела видеть его, впиваться взглядом в черты: в высокие скулы, острый подбородок, скользить взглядом по губам, по волосам, ставшим заметно короче. Густая грива забавно топорщилась на затылке, а пряди подлиннее падали на высокий лоб, прикрывали алые глаза.
Мне было отчаянно необходимо в них заглянуть. Узнать, о чем Ш’янт думает.
Перед ним уже другая девчонка.
Граци выбил из меня последние крохи детского восторга и хрупкости, стряхнул шелуху, взвалил на себя роль отца. Я не просила, но…
Наверное, не смогла бы пожелать для себя лучшего родителя. Податливую глину Граци превратил в металл. И выковал из него все, чем я сейчас являюсь.
Запоздало пришла мысль, что я – не то, что обычно нравится мужчинам. Долговязая, совершенно лишенная девичьей грации, с крепкими руками воина, неровно обрезанными короткими волосами. Кожа давно огрубела, а из-за бесконечных тренировок на солнце покрылась загаром, отчего веснушки проступали сильнее обычного.
Наши взгляды столкнулись – и вот-вот в разные стороны полетели бы искры, подожгли высохший черный лес и весь мир вокруг. Кожа вся в мурашках, хотя иномирец даже не прикоснулся. Волосы на затылке встали дыбом, а в горле сухо, как в пустыне.
Мне было больно. Я хотела услышать вердикт. Жаждала окончательного приговора.
Что ты видишь, иномирец? Ты разочарован? Расстроен? Ты тянулся к хрупкому цветку, но его больше нет. Мне жаль, что так вышло.
Но в глазах Ш’янта отразился немой восторг. Губы дрогнули в слабой улыбке.
Локти упирались в колени, а пальцы сплелись под подбородком. Я замерла, не в силах оторвать взгляд от красивого лица.
Вообще, впервые позволила себе думать, что Ш’янт, мрак его раздери, красив. Слишком, непозволительно хорош.
Сердце бухнуло в груди, руки сами потянулись к тонкой линии рта, но снова провалились в пустоту. Метка на груди бесновалась, разливая по венам сладкий горячий яд. Меня насмешливо рассматривали из-под веера черных ресниц, а я тяжело сглотнула, и жар пробрал до самых костей. Еще чуть-чуть – и задымились бы волосы.
Я больна. Я, несомненно, больна.
– Подойди, – в голосе плескались обманчивая мягкость и терпкая горечь.
Он протянул руку, будто и правда мог дотронуться, а я подалась вперед, уперлась коленом в край скамьи. Нависла над иномирцем. Смотрела сверху вниз, пока была такая возможность. Вжалась ладонями в спинку у его плеч и почувствовала, как холод металла прошил запястья. Видела, как зрачки Ш’янта медленно заполнили радужки, как трепетали ноздри. Острый коготь коснулся изгиба шеи. Прошел насквозь, будто вспорол плоть, как бумагу, но это была лишь иллюзия. Не останавливаясь, по-хозяйски скользнул по ключицам и вниз, к вырезу майки.
Чуть сместившись, я видела, что второй рукой он мягко двигался вдоль бедра. Не касаясь, прочерчивал огненный след от колена к боку.
– О чем хотел поговорить? – выдохнула сквозь стиснутые зубы. Я могла поклясться, что еще чуть-чуть – и острые когти сдавят тело. Как никогда ясно я ощутила ту беспомощность, с которой Ш'янт жил годами, лишенный простой радости чужого прикосновения.
– Из головы вылетело, – ответил он хрипло, переместив ладонь с бока на живот. В глазах вспыхнули золотые звезды, улыбка стала привычно-искристой, но я не могла не заметить, как пульсирует жилка на виске, как чуть приоткрылись губы и из груди вырвался тяжелый вздох. Заметила, как кончик языка коснулся острого клыка. Длинного, как у хищного зверя.