Танцы на минном поле
Шрифт:
" Мы видим и ценим Ваше старание, — гласил текст. — Поэтому вновь переносим час "Ч"…"
— Что это?! — едва переводя дыхание, выдавил Президент. — Как так…?
— Разрешите, — генерал-майор Кочубеев, не дожидаясь высочайшего соизволения, взял конверт из его рук. Внимательно оценив вещдок, он ухмыльнулся и протянул пакет генералу Банникову: — У Кружилина, видно, были связи на почте. Судя по штемпелю, письмо было отослано
— В этом, ты, брат, прав, — с заметным облегчением подытожил Президент, вновь берясь за телефон. — И все же, вечером надо заехать в храм Христа Спасителя, поставить свечу.
Эпилог
"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю" — вещал Президент с телеэкрана, сопровождая свои слова энергичным жестом, словно забивая невидимый гвоздь в трибуну, украшенную двуглавым орлом.
— Это уж точно. Мы не позволим. — Убирая звук до минимума, криво усмехнулся полковник Коновалец. Его крестник, недавно демобилизованный сержант спецназа ВВ Егор Сухорук, с удивлением посмотрел на старинного друга семьи, на ночь глядя, завалившегося в гости с бутылкой шампанского и увесистым кулем всяческой снеди.
— Что за праздник сегодня, дядя Гена? Новый Год, вроде, только завтра?
— Большой праздник, Георгий. Очень большой. Да ты, брат, разговаривай поменьше, — шампанское вскипятишь. Давай, гвардеец, открывай.
Раздался громкий хлопок, и белый столб шампанского, вырвавшись из бутылки, развернулся грибообразно и окатил всех, сидящих у стола, каскадом брызг.
— А, ладно, ерунда! — прокомментировал Коновалец, вытирая платком с отутюженных брюк остатки пены. — Чтобы это было наше последнее несчастье.
"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю", — доносилось из радиоприемника, без умолку болтавшего в кабинете начальника штаба вертолетного полка. На радио здесь уже давно не обращали внимания, считая его то ли деталью меблировки, то ли домашним животным, вроде запечного сверчка.
— Муд-дёр, — вслушиваясь в уверенные интонации президентского голоса, кивнул полковник Данич, вчера лишь вернувшийся из ущелья, наливая спирт в эмалированные кружки, себе и следователю. — Мудёр и грозен! Слышал Коля, он обещал, что не позволит. Поверим Главковерху?
— Да уж, куда мы денемся? — В тон ему изрек подполковник Крутый, принимая наполненную "водою жизни" емкость. — Поверим.
— Ну, будь! За благополучное окончание наших безнадежных начинаний!
Дверь кабинета распахнулась. В накинутом на плечи бушлате, с портупеей, сбившейся набок от долгого сидения за радиостанцией, сияя, как кремлевская елка, на пороге стоял начальник штаба полка.
— Виктор Юрьевич, Николай Емельяныч! Мужики! Есть контакт! Только что с вертушки Аверинцев передал — "яйца" найдены, меньше чем через час будут здесь!
— Ну, вот вам, зайчики, и Дед Мороз! — расплываясь в добродушно-хищной улыбке, подытожил Данич. — Значит, говоришь, сыскались шарики? Вот и славно! Значит, будет теперь, чем елку украсить! Ну что, ребятки, давай, по сто грамм. За Бог с нами, и черт с ними!
"И мы не позволим кому бы то ни было…" Алексей Полковников нажал на кнопку отключения звука, заставляя Президента с молчаливым вдохновением хмурить брови и потрясать в воздухе кулаком.
— М-да… — с деланной печалью в голосе, произнес Войтовский. — Тяжела наша участь. Чай не несут, дослушать, что Номер Первый не позволит кому бы то ни было, не дают. Тирания и произвол.
— Будет тебе чай, — отмахнулся Алексей. — Друзья, — он принял позу солиста императорской оперы, задумавшего исполнить арию графа Альмавивы. — Друзья! — повторил старлей, выждав паузу. — Я имею честь довести до вашего сведения экстренное сообщение.
— Доводи, — скосив глаза на дремлющего в кресле Ривейраса, кивнул Войтовский. — Володя, очнись! Сейчас Леша будет нам доводить.
— И буду! — не замечая колкости, подтвердил Полковников. — Только что я сделал предложение Женечке и получил в ответ согласие.
— Погоди, погоди! Какое предложение? — брови Михаила стремительно поползли вверх по лбу.
— Какое предложение мужчина делает женщине? — вопросом на вопрос ответил аналитик. — Мы собираемся пожениться. Вы приглашены на свадьбу.
В скромном офисе агентства "Кордон", в доме-эсминце на Страстном, воцарилась многозначительная тишина. И единственное, что смог выдавить из себя самый высокий и самый всезнающий из участников этой сцены, было: — "Такие вот дела!"