Танец Бешеной
Шрифт:
– В смысле?
– Ну, твой кадр? Хотя ты равнодушна, я бы сказал…
– Почему это ты решил, что мой?
– Подойди к Протасову. У жмурика во внутреннем кармане был конвертик, тебе адресованный. Они уже все из карманов вынули.
Даша, удивленно пожав плечами, направилась к защитного цвета «уазику», чью принадлежность к милиции выдавала лишь мигалка. Залезла на заднее сиденье.
– Сейчас привезут, – сказал Протасов. – Он там пробовал права качать, но я настрого наказал…
– Конверт где? – спросила Даша. – Что ж ты сразу не сказал?
– Даш, я двое суток не спал, у меня
– Ладно, давай…
Самый обыкновенный конверт, незапечатанный. С четко, крупно выведенной надписью: «Городской уголовный розыск, капитану Шевчук Д. А.». Даша осторожно вынула его пинцетом из пластикового мешочка:
– Так и был, незапечатанный?
– Ага. Клеевой слой не нарушен, сама посмотри. Внутрь мы еще не лазили, тебя ждали – вдруг это какие-то твои дела… Потому и тебе сразу позвонили.
Даша тем же пинцетом вытащила сложенный вдвое листок, осторожно развернула его, помогая пинцету авторучкой. Плотная белая бумага. Жирными линиями, похоже черным фломастером, довольно примитивно изображен загадочный рисунок. Телевизор, каким его рисуют дети, – плоский «вид спереди». Чтобы не было ошибки, снабжен рогулькой-антенной и буквами «ТV». Рядом – некая лента с рамочками, большими и маленькими… ну конечно, кинопленка. И в каждом кадре необычайно старательно выписанные цифры: 25 25 25 25…
Она долго рассматривала таинственное рукоделие, непонятное, как иероглифы. Поворачивала и так, и сяк.
– Понимаешь что-нибудь? – спросил Протасов.
– Ни черта, – сказала она сердито.
Кое-что она все же понимала. Зыбин играл крупно и опасно – и хотел подстраховаться, чтобы его безвременная кончина не осталась неотмщенной. Только так можно заготовленное впрок послание истолковать. Дальше пошли варианты. Незаклеенный конверт можно толковать двояко: либо Зыбин намеревался сюда положить что-то еще, либо колебался, не верил до конца, что его могут замочить. Возможно, хотел продемонстрировать конверт собеседнику – в лучших традициях жанра: «Либо вы мне скажете, Мориарти, кто спер голубой карбункул, либо этот конверт уйдет в Скотланд Ярд». Это, несомненно, был именно собеседник – рано делать выводы, но стоит допустить, что какое-то время они сидели в машине и беседовали.
Есть, конечно, и другая версия: конверт с загадочным посланием – изощренная попытка сбить Дашу с толку. Деза. Но какой смысл в том, чтобы подсовывать совершенно непонятную дезу?
– Что там еще? – спросила она, засунув конверт обратно в пакетик.
– Деньги, документы, всякие мелочи. «Макаров» с разрешением – разрешение стандартное, аренда… На взгляд – не липа. В машине еще – японский транзистор, был выключен. Хорошая штучка, всеволновая.
Она оглянулась на «короллу»:
– Зевак хватает, а вот не вижу я никого похожего на свидетеля… Нету?
– Ни намека на свидетеля. Мои носятся по дому, но что-то я на это надежд не возлагаю. Похоже, все чисто сделано.
– Да, он вообще чистодел…
– Кто? – машинально спросил Протасов.
– Не знаю, – сердито сказала Даша. – Знаю, что он есть, а вот кто он… Привезли, что ли?
Вылезла и подошла к остановившемуся неподалеку сиреневому
Он огляделся, чутьем, должно быть, уловив, что на него, как медведь на крестьянина в классической басне, должен насесть здешний главный, и пытаясь главного вычислить.
– Здравствуйте, – сказала Даша, взяла его под руку и повела немного в сторонку. – Это я тут банкую. Капитан Шевчук.
– Это вас кличут Рыжая?
– Ага, – сказала Даша. – Я самая. Вы как, Петр Георгиевич, протесты будете заявлять?
– Следовало бы. Когда столь бесцеремонно врываются… Но я, вообще-то, подожду. Смотря что преподнесете.
– Печальную весть я вам преподнесу, – сказала Даша. – Вы вон ту машину знаете?
Он присмотрелся.
– Даже не скажу…
– Не ваша?
– Я машинами не занимаюсь. На это есть один из замов. И все номера не помню. Вы, наверное, тоже все ваши машины в «лицо» не знаете?
– Там Зыбин, – сказала Даша. – Мертвый. Тезка ваш, Петр…
Его лицо мгновенно стало еще более зажатым:
– Кто? И – как?
– Два раза – ножом в сердце, – сказала Даша. – Кто – простите, не знаем… Может, у вас есть догадки и предположения?
– Никаких.
– Даже для приличия не станете в небо таращиться и губами шевелить?
– Я про вас слышал, – сказал он медленно. – И потому вашей манере разговора не удивляюсь…
– Бог мой, а какие у меня манеры? Просто беседуем…
– Мне не нужно ничего изображать «для приличия». Совершенно не представляю, чем он занимался.
– Он же у вас занимал довольно высокий пост…
– Видите ли, у нас, в отличие от вашего ведомства, несколько другие порядки, – терпеливо объяснил он. – Шеф не обязан быть в курсе совершенно всех операций. Особо доверенные люди, к числу которых принадлежал и Петр Павлович, могли в особо оговоренных случаях принимать решения на собственный страх и риск, самостоятельно разрабатывать что-то. При соблюдении некоторых условий, понятно. Предельно упрощая, их можно определить так: не причинять вреда конторе, ни во что ее не втянуть… Хотя, конечно, принято было о любой такого рода работе на еженедельных совещаниях докладывать.
– А если он работал что-то абсолютно свое?
– Не думаю. Он был дисциплинированным человеком.
– Ну, а если ему предложили особенно вкусную сумму?
– Слушайте… Давайте откровенно. Почти на каждого можно найти соответствующую сумму. Возможно, и на вас, простите… И в таких условиях стопроцентную гарантию может дать лишь Господь Бог. Я не считаю, что он ради левого заработка мог пренебречь интересами конторы. Но предугадывать его реакцию на искушающую сумму я бы не взялся. Может быть, да, может быть, нет.