Танец над бездной
Шрифт:
– Не утрируй,– поморщился Ронни.– За всю историю Академии никто из учеников Дэмиена не погиб по его вине. Да он и не сможет убить ее, сама знаешь. Они ведь связаны клятвой.
– Ну конечно,– не успокаивалась Высокая.– Зато издеваться, унижать, избивать он имеет полное право. Тебе самому-то не стыдно за свои слова?
– Нет,– холодно сказал маг.– Не забывай, Риена, Эвелина теперь полностью перешла под покровительство рода Старшего Бога. Ты больше не вправе давать мне советы по ее воспитанию.
– Ты и раньше не очень-то прислушивался к ним.– Высокая нервно поправила выбившуюся прядь волос.– Интересно, как отреагировала бы Тиора, если бы узнала, как именно воспитывают ее внучку?
–
– Возможно,– не стала спорить Риена.– Но неужели тебе самому не жалко Эвелину? Ведь она еще слишком молода для таких испытаний.
Маг долго молчал, перед тем как ответить:
– Излишняя жалость может лишь навредить. Враг не будет вдаваться в сантименты, а просто убьет. Пусть сейчас Эвелине тяжело. Но она справится, я знаю. Тем легче ей будет жить потом.
– В таком случае я не собираюсь принимать в этом участие,– вскочила со своего места Риена и метнулась к выходу.– В следующий раз, Высокий, сам потрудись встретить свою племянницу, когда она приползет после очередного урока.
– Как скажешь,– прошептал маг вслед ушедшей. Затем повернулся к Эвелине, которая допивала травяной отвар: – Тебе легче?
Девушка кивнула.
– Тогда отдыхай. Никакой тренировки сегодня, понятное дело, не будет. Даже если случится чудо и ты сама захочешь принять в ней участие. Набирайся сил. Завтра начнем обучение стихийной магии.
Ронни вышел, тихо закрыв за собой дверь, и Эвелина скользнула в объятия беспокойного сна, свернувшись клубочком под теплым одеялом.
Дни потянулись обычной чередой. Практически все светлое время суток Эвелина занималась изучением стихийной магии в компании пяти сородичей. Эта наука не представляла особой сложности для девушки, но требовала максимальной сосредоточенности и аккуратности. Боги не любят, когда служения им не принимают всерьез. Вечера, как и прежде, были отданы тренировкам. Ронни и не подумал снизить их интенсивность, но проводил занятия в менее агрессивной манере, будто сочувствуя бедственному положению племянницы. А положение у Эвелины действительно было незавидным. В определенный день каждой недели она погружалась во многочасовой кошмар под названием императорский урок. Минуты невыносимой боли складывались в часы, и спасения не было. Император будто поставил себе цель – сломать девушку как личность. И добивался выполнения этой цели методично и последовательно. Определения болевого порога чередовались с не менее мучительными уроками фехтования. Неизменно Эвелина оказывалась проигравшей. Каждый раз она клялась себе, что не будет унижаться перед Дэмиеном, умоляя прекратить урок. И каждый раз отступалась от своих слов. На самом пороге спасительного небытия, когда сознание уже готовилось покинуть ее, милостиво погрузив разум в черную бездну, губы помимо воли просили пощады. И император, усмехаясь, одним мановением руки обрывал страдания девушки.
Все чаще Эвелина задумывалась над тем, чтобы отступиться от гордости, запросив милости правителя сразу после начала испытания. И сама ужасалась этим недостойным мыслям. Потому что подобная слабость означала окончательное и бесповоротное поражение. А девушка еще хотела повоевать с повелителем. Хоть это желание и уменьшалось с каждой неделей.
У Эвелины за неделю не успевали зажить синяки. Она давно привыкла к некрасивым багрово-синим гематомам, которые в изобилии украшали ее некогда нежную кожу. Девушка уже забыла, как это – жить без ежедневной боли. У нее ныли каждая мышца и связка. Эвелина даже не подозревала раньше, что их так много в теле.
Девушка с ужасом осознавала, что начинает тупеть от бессмысленности и монотонности существования. Разум, спасаясь от немыслимых нагрузок, все чаще впадал в оцепенение. Эвелина жила в странном подобии полусна-полуяви. К сильнейшей измотанности прибавилась бессонница. Девушка часами ворочалась на неудобной кровати, не в силах уснуть, будто кто-то неведомый решил лишить ее единственной отрады и спасения от ежедневной рутины. И лишь перед рассветом удавалось на пару часов погрузиться в тревожное забытье, которое не давало отдыха ни измученному телу, ни уму.
Эвелина таяла на глазах. И прежде не страдавшая излишней полнотой, теперь она поражала какой-то болезненной неестественной худобой. На осунувшемся лице ярко выделялись только глаза, подчеркнутые темными кругами усталости. У девушки не осталось сил даже на разговоры. Если можно было промолчать – она молчала, наученная горьким опытом общения с императором, который любую неосторожную фразу с легкостью обращал против собеседника. Понятное дело, что сверстники, которые и прежде сторонились ее, теперь почти полностью прекратили с ней общение. Впрочем, Эвелина даже не заметила этого, полностью погруженная в невеселые и однообразные раздумья.
Риена также предпочитала обходить свою бывшую ученицу стороной. Пару раз Эвелина сталкивалась с ней в коридорах Академии, но Высокая старалась как можно быстрее разминуться с девушкой, даже не глядя в ее сторону.
Ронни прекрасно видел изменения, которые происходили с его племянницей, но предпочитал не вмешиваться в процесс обучения. Только встречал Эвелину после каждого урока на крыльце Академии и помогал ей добраться до комнаты, где почти насильно вливал ей в горло отвар, поддерживающий силы. Однако это мало помогало, точнее – не помогало совсем.
Все чаще личная ученица императора задумывалась о смерти. Жизнь начинала казаться ей невыносимой. Хотелось просто лежать, чувствуя, как уходит боль, как покидает беспокойство. Никуда не надо спешить, нечего страшиться завтрашнего дня, когда придет черед услышать в который раз: «Правитель ждет вас».
В краткие моменты отдыха Эвелина уходила на обрывистый берег, туда, где начался ее первый урок. Стоя перед пропастью, она мечтала. Даже не так – собиралась с духом сделать роковой шаг. Наверное, если очень верить, то бездна сжалится, превратив тебя в белокрылую чайку. И тогда Эвелина без сожалений улетела бы от этого жестокого места. Все чаще девушка вспоминала родную Лазурь, маленький архипелаг в синих далях безбрежного океана, где некогда она была почти счастлива. И, наверное, Эвелина давно прыгнула бы вниз, если не страх – что и в призрачной обители Богов ей не найти покоя. Что и там ее разыщет император, следуя зову клятвы, а значит, страдания будут длиться бесконечно. А еще подобное бегство говорило бы о полном и безоговорочном поражении. Отчаяние девушки было еще не настолько глубоким.
Эвелина жила на грани нервного срыва. Она сама удивлялась тому, что еще держится. На гордости, на безумном желании выжить и победить, на ненависти. Девушка страшилась того, что в одно утро просто не сможет встать и пойти на занятия, что забьется в истерике при виде посланца, зовущего на урок, что упадет на колени, умоляя оставить ее в покое.
Такое положение дел не могло длиться вечно. И вот наконец переломный момент наступил.
Эвелина брезгливо рассматривала полужидкую кашу, положенную ученикам на завтрак, и задумчиво крошила хлеб в тарелку. Она давно разучилась чувствовать голод, принимая пищу скорее по обязанности, чем из-за необходимости.