Танец осени
Шрифт:
Он сменился в лице, отшагнул в сторону и обернувшись, замер.
– Завтра пойдем проверять пасеку. Нам нужна будет твоя помощь.
– Я пойду.
– Да, – но чуть замешкал.
Волк поднялся с пола и медленно отошёл от камина, проходя в сторону брата. Орел вспорхнул со стула, перелетев на округлую сферу деревянного столбика лестницы. Зайчиха, проскакала к Тоту.
– Амбри потом уйдет, так что со всем остальным нужно разбираться самостоятельно.
Кейсп задумалась. Она не до конца поняла выражение «со всем остальным». С чем, остальным? Она ни раз ходила с братом на пасеку. Когда-то с ними ходила и мама, а еще давнее, они ходили всей семьей, но ничего «остального», с чем разбираться следовало бы, она не знала. Да, может за последние месяцы, что она не посещала пасеки,
– Просто у нее выступление на органе. Будто оно может быть важнее нашего дела, – Тот фыркнул и взмахнул девочке рукой, уходя. – Спокойной ночи.
Павлин встрепенулся, взмахнул крыльями. Он медленно раскрыл и поднял, закрывающий все и вся, хвост. Статно поцокав куриными лапками, птица повернулась то одним боком, то другим. Скоро и павлин, издав зловещее мяуканье, поспешно сложил хвост и трусливо побежал на лестницу, пытаясь поспеть за остальными.
– Вот это да! – послышался восхищенный голос за спиной. Каспер медленно, туманом выполз из-под потрескивающих бревен и тут же отмахнулся. – Да что на него нашло?
– О чем ты? – она все не спускала глаз с того места, где в последний раз видела брата и с которого он так скоро ушел.
Внутри что-то грело, словно туда вложили подожженный, раскаленный уголек, заложили ветками и сложили внутрь дымящийся шалфей. Он разгорался, расходился и костерок дымил, пускал загадочные вензеля, полные неведомого смысла. Дым видлся в самые вершины темных елей леса, составлявший душу.
– Ну как? – дымок образовался перед ней, очерчивая знакомое лицо и фигурку в перепачканной рубахе. – Тебе не кажется, что он как-то мечется? – он улегся на спине, повиснув в воздухе. – Интересно, что у него в голове. Может, это наваждение? Вы же верите в судьбу?
Она не знала, верит ли она или кто-то еще в судьбу и вообще не знала, что такое эта судьба, да и это тоже было не важно, пусть хоть целый мир будет уверять ее в существовании чего-то подобного. Пусть человечество хоть изобретет новое верование, что возможно уже произошло в эту секунду, она все равно не задумается об этом. Не сейчас. Не в это время. Не в эту минуту, наполненную бродящими, укладывающимися и вспыхивающими мыслями, заполнявшими голову абсурдным бредом, не предающимся огласки даже среди мыслей. Они скользили, парили в вышине, общались между собой шепотом, и девочка не могла угнаться за мыслями даже отгородившись от звуков жизни и чьей-то речи, льющейся словно горный ручей, она не смогла понять ни одного слова.
– Кейсп? – туманная ручка попыталась накрыть глаза, которые жглись и слезились. В носу появилась горечь, перекрывающая кислород.
Девочка смахнула дым, рассеяв руку, снова образовавшуюся из дыма.
– Я же просила тебя так не делать.
– Да что с вами сегодня?
– Я как раз думала об этом. Но ты не представляешь. Вместо ответа я нашла лишь, – и она задумалась, как могла бы объяснить, что чувствует. Нет, это не объяснить словами. И она выскочила в середину ковра, застучав туфельками по деревянным полам. Они отдавали древесным запахом, пропитавшим комнату, одежду, мысли!
– Ты чего? – голос призрака доносился точно со дна зеленого замшелого колодца, откуда-то из-под воды, далекий, таинственный.
Под ее ногами шептался ковер, словно травы. Скачок, стук, топот. Девочка вскружила по залу и где-то внутри зазвенели стеклышки. Многоцветный ночной мир переливался в зрачках, точно пестрые картинки в хрустальном шаре. Она, шумно дыша, выбежала в кухню, облетев столешницы, лишь проведя по ним рукой и бросилась на спинку кресел, слетев оттуда ко всем чертям, рухнув на пол. И Кейсп смотрела. Смотрела на этот яркий и шепчущий мир. Но смотрела не как всегда. Потолок теперь стал полом, а пол потолком и Каспер с недоумением на лице, вился на этом потолке вместе с трещащим очагом. И диван был где-то наверху, и она одна видела этот мир таким, каким он был настоящим. Видела. Что-то стянуло с нее черную шляпу, чьи поля закрывали ясное солнце, светящее для человечества даже ночью, сквозь зеркало луны. Эта вселенная была создана для них, для их возможностей. Вероятность появления человека, этого мира, во всем космосе настолько мала, что она просто не может потратить жизнь, начало своей жизни на пересчеты, мысли о будущем и вечное планирование завтра, которое никогда по-настоящему не наступит. Это время задуматься о настоящем, чем она живет? Кто сказал ей жить таким образом? Перед кем она должна оправдываться? Что есть настоящая жизнь?
– Каспер, – ее шепот привлек дымчатую фигурку, подлетевшую ближе. – мир перевернулся.
– Ну конечно, – развел руками мальчишка. – ты же вверх ногами.
– Нет, – она тут же перевернулась, окончательно скатившись с кресла. – мир не такой.
Призрак улегся на спину, посматривая на ручки.
– Ну это довольно субъективно.
– Мы все не так поняли. Смерть – не значит конец, а конец – не значит смерть. Возрождение не после смерти и смерть не после возрождения. Это два конца…
– Одной кочерги?
– Да что ты все про свою кочергу? – она отмахнулась, развеяв дым вновь восстановившейся фигурки.
– Не зна-аю, – протянут трубочист, все еще пытаясь отскрести сажу с пальцев. – мне кажется у кочерги одна рабочая сторона. Может, конечно, есть гений, который придумает как использовать другой конец…
– Нет! – девочка развернулась, вновь задумавшись. – Это одна линия и Самайн посвящен ей. Смерть и жизнь не разделены. Не соединены, их просто не существует! Нет переходов. Это все, как ты сказал, наваждение. Так и должно быть. Мы не возрождаемся, как и наши мысли, мы плывем по течению реки жизни все время, и после смерти. И осенний праздник, и костер, лишь символизирую вечный круг, возобновляющийся с новым годом и после него. Все что происходит и все что не произошло движет нас, как и смерть. Все это наша жизнь и мы идем по волнам, которые затихают и возвращаются вновь. Именно поэтому Тот так сделал. Он чувствовал новую волну, новые искры от подброшенных в костер трав. Знал, что так нужно. Именно поэтому сейчас стало ясно. Это не возрождение, его придумали люди. Это новые искры, новые клубы дыма, новые волны, новый порыв ветра. Новое движение.
– Ну-у-у, – протянул терпеливый слушатель, успевший за это время осознать, что пальцы от сажи не ототрутся. – я так и не понял при чем здесь кочерга.
По комнатке прошелся звонкий смешок.
– Каспер, здесь и не должно быть кочерги, я говорила про костер, – она медленно подошла к полке у камина и сняла со стойки ворох скопившихся бумажек.
Призрак подлетел к ней, задумавшись.
– Я понял, ты рассказывала о том, что не существует смерти и жизни. Все это один цикл и костер, и что-то еще. Но если так, то что же вообще существует, если из твоих рассуждений нет ни вчера, ни завтра, только по тому, что они символизируют смерть и возрождение солнца? И существует ли вообще что-то?
– Существует, – она бережно перебрала записки с ценами на листках, перечитывая все более выцветшие.
– И это…?
– Настоящее.
Костер затрещал, выбросив к каменной арке искры. Бумаги почернели, скрючившись, словно старые, пожухлые, сухие осенние листки и мгновенно рассыпались, смешавшись с пеплом и золой.
Под боком лежал теплый клубок, одеяло сминалось, укутывало, держа в тепле. За окном солнце пропускало лучи через подмерзшее, покрывающееся инеем стекло. Комнатка покрывалась теплыми пятнами, а на улице безмятежно шумели ели и рыжеватые кусты, короткими, маленькими листиками, словно тысячами монеток. Птицы еще не суетились. Размеренно стучал дятел, чирикали синицы. Воркование горлиц уже не слышалось в крепких, сосновых стволах. Ветер пел, словно играя на флейте. Новый день пришел неспешно, проплывая с границами солнечных мазков, сияющих на шкафах, старой палатке у двери, столе, загашенной колпаком свече. Чернушка лежала, свернувшись пушистым, черным клубком у коленей, оборудовав себе гнездо их остатков одеяла. День сегодня казался мирным. Ну хотя бы потому, что снизу послышался громкий звон ложки, стучащей о глиняную чашку. Обычно, отбив дробь ложкой о чашку, не важно, был ли там сахар или нет, Амбри кричала что убегает и слышался стук двери. Наступала тишина. «Мне пора!», – топот ног, стук двери. Тишина.