Танец с драконами. Книга 1. Грезы и пыль. (Другой перевод)
Шрифт:
— Не меньше суток. Возможно, и дольше. — Лорды, как известно, любят хорошенько потомить человека, чтобы власть свою показать.
— «Повитуха» здесь пробудет три дня, никак не больше. Нас ждут в Систертоне.
— Если все сложится хорошо, к утру буду тут.
— А если плохо?
В таком разе он может вообще не вернуться.
— Тогда не ждите меня.
Двое таможенников, всходивших по сходням навстречу Давосу, на него даже и не взглянули. Им нужен был капитан и то, что лежало в трюме; простые матросы их не касались, а Давос выглядел проще некуда. Обветренное мужицкое лицо, борода с проседью, волосы как соль с перцем и одежда под стать: старые сапоги, бриджи бурые,
Он прошел через рыбный торг. На «Храброго магистра» грузили мед: бочки по четыре в вышину громоздились на пристани, трое матросов, укрывшись за ними, метали кости. Торговки кричали, предлагая свежий улов, старый медведь плясал в кругу речников под барабан, в который бил мальчик. Тюленьи ворота охраняли двое копейщиков с эмблемой дома Мандерли на груди; они любезничали с портовой шлюхой и не обратили на Давоса никакого внимания. Ворота были открыты, решетка поднята; он влился в толпу и скоро вышел на мощеную площадь с фонтаном.
Из воды вставал каменный водяной двадцати футов ростом от хвоста до короны. Его курчавая борода позеленела и обросла лишайником, один из зубцов трезубца сломали еще до рождения Давоса, однако морской царь умудрялся сохранять грозный вид. Местные жители прозвали его Стариной Хвостоногом, а площадь, официально носившая имя какого-то покойного лорда, именовалась в народе не иначе как Хвостоноговой.
Сегодня здесь было людно. Женщина стирала в фонтане бельишко и развешивала его на трезубце. Под крытой колоннадой разместились писцы, менялы, маг, травница и очень неважный жонглер. Тут же рядом продавались яблоки и селедка с луком. Куры и дети путались под ногами. Огромные, окованные железом дубовые двери монетного двора, всегда закрытые прежде, были открыты. Внутри виднелись сотни женщин, стариков и детей. Они сидели на полу, подстелив меховые шкуры, и готовили еду на кострах.
Купив за полушку яблоко, Давос спросил у торговца:
— Что это за люди на монетном дворе?
— Большей частью крестьяне с верховьев Ножа. Люди Хорнвуда тоже. Прибежали сюда от бастарда этого, Болтона. Не знаю уж, куда его милость их денет. У многих только и добра, что на них.
Давос ощутил укол совести. Они ищут укрытия здесь, в мирном городе, а он хочет снова втянуть их в войну. Он надкусил яблоко, и совесть снова подала голос.
— А еду они где берут?
— Которые воруют, которые попрошайничают, — пожал плечами торговец. — Девки молодые собой приторговывают. Парню выше пяти футов, коли он умеет держать копье, найдется место в казармах милорда.
Стало быть, Мандерли набирает солдат… к добру или к худу. Яблоко было вялое, но Давос упорно жевал его.
— Не хочет ли лорд Виман примкнуть к бастарду?
— Как придет его милость ко мне за яблочком, непременно его спрошу.
— Я слыхал, его дочка выходит за какого-то Фрея.
— Внучка. Я тоже слыхал, только на свадьбу меня пригласить позабыли. Доел, что ли? Давай кочерыжку, мне семечки пригодятся.
Давос кинул торговцу огрызок. Стоило потратить полушку, чтобы узнать, что Мандерли берет ополченцев. Девушка у фонтана продавала козье молоко в чашках. Давос начинал вспоминать: в том переулке, куда Хвостоног указывает трезубцем, продается вкусная треска с поджаристой корочкой. Вон там бордель, почище многих других: там можно взять женщину, не боясь, что тебя ограбят или убьют. В другой стороне, в одном из тех домиков, что лепятся к Волчьему Логову как ракушки к кораблю, раньше варили темное пиво, густое и славное; в Браавосе и Порт-Иббене за него давали как за борское золотое, если местные оставляли пивовару что-то на вывоз.
Сейчас, однако, Давосу требовалось вино, кислое до оскомины. На той стороне площади, под складом, где хранились овчины, был погребок. Он назывался «Ленивый угорь» и в контрабандные дни Давоса предлагал самых старых шлюх и самое мерзкое вино в Белой Гавани наряду с тухлыми пирогами: в лучшем случае несъедобно, в худшем отрава. Местные, что вполне понятно, далеко обходили это заведение, предоставляя его морякам. Городских стражников и таможенников в «Угре» испокон веков не бывало.
В этом подвальчике время будто остановилось. Тот же закопченный потолок, земляной пол, те же запахи дыма, тухлятины и блевотины. Толстые сальные свечки на столах не столько светили, сколько чадили, делая заказанное Давосом вино скорее бурым, чем красным. У дверей выпивали четыре девки. Когда Давос оставил без ответа улыбку одной из них, они посмеялись между собой и больше на него не смотрели.
Кроме них и хозяина, в «Угре» не было никого. Давос забрал вино в укромный уголок, которыми изобиловал «Угорь», и сел спиной к стенке.
Скоро он поймал себя на том, что смотрит в очаг. Красная женщина способна видеть в пламени будущее, но Давосу огонь показывал только прошлое: горящие корабли, цепь поперек реки, зеленые блики на пасмурном небе и над всем этим — Красный Замок. Давос Сиворт простой человек, не провидец. Подняться ему помогли случай, война и Станнис.
Почему боги забрали четверых его сыновей, молодых и крепких, а пожилого отца оставили? «Для того, чтобы я спас Эдрика Шторма», — думал иногда Давос в бессонные ночи… но теперь бастард короля Роберта в безопасности на Ступенях, а он все еще жив. Может, боги еще чего-то хотят от него? Именно здесь, в Белой Гавани? Давос пригубил вино и вылил себе под ноги половину.
На улице темнело, и погребок начинал заполняться. Давос спросил еще чашу. Хозяин вместе с вином принес и свечу.
— Может, закусить хочешь? Есть пироги с мясом.
— С каким?
— Мясо как мясо. Хорошее.
— Серое, он хочет сказать, — засмеялась одна из шлюх.
— Заткни пасть. Сама-то небось жрешь.
— Мало ли какое дерьмо я ем — это еще не значит, что оно мне по вкусу.
Как только хозяин отошел, Давос задул свечу. Нет на свете больших сплетников, чем моряки за чашей вина, даже такого гадкого. Знай только слушай.
Почти все, о чем говорилось здесь, он уже слышал в Систертоне от лорда Годрика и завсегдатаев «Китового брюха». Тайвина Ланнистера убил родной сын, карлик. Покойник так смердел, что потом никто долго не мог войти в Великую Септу. Леди Орлиного Гнезда убита певцом; теперь Долиной правит Мизинец, но Бронзовый Джон Ройс поклялся свергнуть его. Бейлон Грейджой тоже умер, и его братья борются за Морской Трон. Сандор Клиган разбойничает на речных землях. Мир, Лисс и Тирош снова завязали войну. На востоке взбунтовались рабы.
Были и другие вести, более любопытные. Роберт Гловер пытается сколотить себе войско в городе, но без особых успехов: лорд Мандерли глух к его мольбам. Белой Гавани надоело воевать, будто бы говорит его милость. Плохи дела. Рисвеллы с Дастинами сожгли ладьи Железных Людей на Горячке — это еще хуже. Бастард Болтонский с Хозером Амбером едут на юг, чтобы помочь этим двум домам взять Ров Кейлин.
— Смерть Шлюхам собственной персоной, — говорил речник, только что доставивший с Белого Ножа шкуры и лес. — При нем триста копейщиков и сто лучников. Люди Хорнвуда и Сервина тоже идут с ним.