Танец с лентами

— Тварь! — выдыхает некогда любимый мужчина. — Убирайся! — ударяет кулаком по стене. — Тварь!

Я запрыгиваю в подъехавший лифт. Прихрамывая, спускаюсь с крыльца. Черный тонированный джип ждет возле подъезда, перегородив дорогу. Сажусь

— Ну как? — спрашивает с водительского сидения Егор.

Он волнуется. Понимаю его. От моего ответа зависит наше будущее.

— Расстались полюбовно, — улыбаюсь. — Поехали.

И тут вибрирует мобильный. Так и знала, ха! Сообщение. «Ты сдохнешь через три дня».

«Только вместе с тобой, любимый», — набираю в ответ.

— Куда тебя везти?

— К тебе.

Я окидываю прощальным взглядом знакомый каждой черточкой дом, окно на девятом этаже, поджимаю губы. Теперь всё кончено.

Колено нестерпимо ноет. То ли к дождю, то ли к неприятностям.

У нас осталось три дня…

Тогда.

1.

С раннего детства Саша знала, что станет гимнасткой. Она с замиранием сердца смотрела по телевизору на гибких, точно кошки, девушек. На то, как они крутились с лентами. Как перегибались через спину, как балансировали на одних носочках, как вытягивались в струну. Это было так завораживающе и просто, что Сашино сердце замирало.

Возможно, она бы исполнила свою мечту раньше, но никто к её просьбам не прислушивался. Но в семь лет бабушка, к которой переехала жить Саша, устала от нытья внучки и отдала ту в класс гимнастики.

— Поздновато вы опомнились. Кто ж в таком возрасте начинает заниматься? — посетовала молоденькая учительница, рассматривая маленькую Сашу.

Та стояла, сжав кулачки. Она ещё покажет этой учительнице! И детям, которые пялятся с пренебрежением — будто они лучше её, потому что в гимнастике с пяти, а кто и с двух лет. А они не лучше…

Саша тренировалась на износ. Ревела, когда садилась на шпагат, или тянула спину; доводила мышцы до изнеможения; не могла с утра встать с постели — но никогда не сдавалась. Вскоре учительница перестала относиться к ней как к лишнему элементу, а в конце первого класса Сашу пригласили на первые в её жизни соревнования!

Костюм ей достался по наследству от участницы, завязавшей с гимнастикой. Бабушка практически вымолила его у мамы той девочки — на покупной денег не хватало, а ношеный обошелся, как сказала бабушка, «по дармовой цене». Костюм сидел плохо, колол, рукава были коротковаты, он жал между ног и в подмышках. Но всё равно был великолепен.

Перед началом выступления учительница собственноручно заплела Саше кичку. Погладила по тощей спине и сказала:

— Давай, юла, я верю в тебя.

И Саша показала высший класс. Она извивалась змеей, кружилась, вертелась, прыгала. Погрузилась в музыку, жила её переливами. Её пальцы стали продолжением нот. Тело перестало принадлежать ей, оно обратилось в мелодию.

Ей аплодировали. Она запомнила чарующих вкус этих первых оваций. Учительница показывала большой палец. А Лена, первая соперница Саши, светловолосая и голубоглазая худышка, недовольно надулась. Саша сделала её! Саша — победительница!

Она не заняла первого места на тех соревнованиях, но получила приз зрительских симпатий. Бабушка освободила в старом советском серванте полку и поставила кубок туда.

— Пока не заполнишь всю полку — гимнастику не бросишь. — Она потрепала внучку за смешную кичку.

Саша фыркнула. Дел-то, она этими кубками весь шкаф уставит!

2.

Октябрь выдался холодным и ливневым. Городские соревнования начинались через неделю. Саша дневала и ночевала в зале. Она осваивала ленты — кручения давались сложнее всего, она то и дело путалась в них. Вот и сейчас не удержалась, упала на левое колено.

— Ай, — присвистнула сквозь зубы.

— Неуклюжая, — Лена, растягивающаяся у зеркал, закатила глаза.

Царапина ерундовая, кровь едва проступила. Саша потерла ногу, упрямо поднялась. На Лену она не обращала внимания.

— Прям вижу, как ты грохаешься перед жюри. Нос наверняка разобьешь, косолапая! — не унималась та.

Пользуется тем, что тренер их не слышит. Саша молчала; бабушка учила её не отвлекаться на внешние раздражители. Она схватилась за скользкие как змеи ленты.

Один. Два. Три. Поворот.

Домой она всегда возвращалась через парк. По одной и той же тропинке, заученной наизусть. Парк не пугал Сашу — он был свой. Зимой озябший и голый, дождливой осенью заплаканный, а жарким летом — цветущий и счастливый. Поздняя ночь стелилась по небу, укутывала одеялом из тумана плакучие ивы у озера.

Раньше Сашу встречала бабушка, но с тех пор, как она устроилась на вечернюю работу, Саша стала самостоятельной. Она никогда никуда не заворачивала, ни с кем не разговаривала, а если её (да даже если не её) кто-то окликал — бежала со всех ног.

За спиной послышался мальчишечий смех. Саша не любила мальчиков и совсем не умела себя с ними вести. Её десятилетние одноклассницы гуляли с ними, даже — невиданное дело! — целовались за школой, а Саша замыкалась в себе при малейшей необходимости пообщаться. На двадцать третье февраля она вручала подарок молча. И вся зажималась, если мальчики начинали её обсуждать. А она любили похохотать над нескладной фигурой, длинными руками. Называла её вороной — за темные волосы и острый нос.

Мальчишки приближались. Саша замедлила шаг — пусть обгонят её. Но те словно специально шли за спиной. Их голоса обжигали лопатки.

— Девочка, а, девочка, есть курить? — крикнул один и заржал своей шутке, между прочим, несмешной.

Саша ускорила шаг.

— Гога, не пугай малявок, — сказал ему второй голос.

— Я и не пугаю! Эй, мелкая, как тебя звать? Извини, если обидел.

Но интонация злая, в ней нет ни грамма тепла. Сашино сердце устремилось к пяткам. Страшно было — до слез. Она хотела побежать, но тут её схватили за рюкзак. Потянули на себя.