Тангейзер
Шрифт:
Тамплиер взглянул на товарища, тот не только молчал, даже не шелохнулся.
– Ваше Величество, – сказал он, – нам нужно выработать какое-то решение, чтобы мы могли воевать достаточно согласованно…
– Но порознь? – спросил Фридрих.
– Да, Ваше Величество.
– Но вы понимаете, чем это чревато?
Тамплиер ответил невесело:
– Думаю, все мы понимаем.
Фридрих сказал со злостью:
– Великие битвы проигрывались из-за куда более мелких несогласований!.. Великие армии были разбиты, если военачальники
Тамплиер ответил глухо:
– Порознь… и в то же время вместе.
– Как?
Тамплиер развел руками:
– Не знаю.
Тангейзер слушал-слушал, сердце начало колотиться чаще, во рту стало сухо, он поднялся и проговорил хриплым голосом:
– Позволено ли мне будет спросить?
Глава 9
На него посмотрели с хмурым интересом, но больше с неудовольствием, чем с желанием что-то услышать.
Тангейзер заговорил быстро, чувствуя себя неловко от того, что занимает время таких видных и занятых лордов:
– Мы все пришли сюда не сами по себе… а по зову Господа нашего!.. Он призвал нас всех… кого через папу Григория, кого через его короля, к кому-то обратился напрямую к его благородному сердцу… Потому мы и должны выполнять волю Господа, а не кого-то из простых людей…
Император поморщился.
– А если короче?
Тангейзера осыпало жаром, он сказал со стыдом:
– Простите, моя вина в цветистости речи… Я хочу сказать, что если приказы будут отдаваться самим Господом, то их выполнят и рыцари орденов, и его императорское величество Фридрих. Вот и все…
Они переглянулись, на лицах недоумение, император нахмурился сильнее, покраснел в досаде, явно хотел сказать что-то резкое, но вдруг остановился, задумался, затем метнул острый взгляд на замершего, как испуганная мышь, Тангейзера.
– А это мысль, – проговорил он уже с подъемом. – Вы, доблестный Грюнвальд, и вы, благороднейший Иероним, не получите ни одного приказа от меня! Но если приказы будут отдаваться именем Господа?
Рыцари ордена молчали, переглядывались, Тангейзер стискивал кулаки и молился, чтобы его предложение приняли, тогда император заметит его, может быть, даже наградит и приблизит к себе.
Молчание длилось, длилось, наконец старший из тамплиеров сказал тяжелым голосом:
– Жаль, что нет другого варианта… но, за неимением более земного решения… мы согласны. Однако…
Император насторожился.
– Что еще?
Тамплиер сказал четко:
– Вы не поведете крестоносное войско. Командование должно перейти в другие руки.
Император запротестовал:
– Я не могу передать вам управление армией!
Тамплиер покачал головой.
– Нам это и не нужно. Передайте кому-то из своих, кого не коснулся вердикт папы об отлучении.
Император застыл только на миг, затем лучезарно улыбнулся.
– Согласен. Прекрасно, я иду и на эту уступку… Надеюсь, вы останетесь на дружеский пир?
Оба тамплиера разом поднялись, а госпитальеры встали позже на секунду.
– Спасибо, – сказал тамплиер с холодком, – но нас ждут.
Госпитальеры тоже поклонились с видом крайней неприязни к человеку, которого отлучил от церкви папа.
– Нас тоже. Извините, мы спешим.
Они вышли с торопливостью, словно каждая лишняя минута пребывания в обществе отлученного от церкви императора пачкает их души и приближает к геенне огненной, где уготовано место всем отлученным.
Когда они вышли и двери за ними закрылись, император проговорил задумчиво:
– Армию я, конечно, передам… гм… пусть во главе едет герцог Гардингер. Он достаточно представителен, выглядит важным и достойным. Это хорошо…
Манфред сказал с ухмылкой:
– А если и подстрелят, то не вас, Ваше Величество!
Император захохотал.
– Все верно, дорогой друг, все верно… Так, значит, вы делите палатку с этим рыцарем, что подсказал такое изящное решение?
Тангейзер поклонился как можно более учтиво, а Манфред сказал добродушным тоном:
– Раньше делил, но сейчас он с другими доблестными рыцарями охраняет город.
– Отлично, отлично…
– Ваше Величество, – напомнил Манфред, – а еще он прекрасный поэт и певец. Лучший миннезингер Тюрингии!.. Во всяком случае, я его таким считаю.
Император сказал с легкой усмешкой:
– Я вполне доверяю вашему мнению, дорогой друг, хотя вам медведь не только на ухо наступил, но и по второму тоже потоптался… ха-ха!.. Но я ваш намек понял, мы послушаем новые песни вашего друга на пиру… Вы не против, доблестный друг?
– Тангейзер, – ответил Тангейзер торопливо. – Генрих фон Офтердинген.
– Я помню, – ответил император добродушно. – Добро пожаловать на пир, доблестный Тангейзер.
– Ваше Величество, – вскрикнул осчастливленный Тангейзер, – я безумно благодарен вам за доставленное счастье!
Император усмехнулся.
– Пир еще впереди.
– Я уже за столом, – сказал Тангейзер. – И уже пирую!
Манфред сказал с непонятным выражением:
– Поэты, Ваше Величество, склонны к иносказаниям. Даже я не всегда улавливаю, что он имел в виду.
Император обронил с добродушной усмешкой:
– Я улавливаю.
– Потому что вы тоже поэт, – сказал Тангейзер.
– Ну-ну, – сказал император поощрительно.
– Приятно удивило, – сказал Тангейзер, – странное для германца сочетание чувственности с темой долга и верности слову! И вам это, как ни странно, удалось.
– Я сам странный германец, – ответил император, – родился и жил в чувственном южном Палермо, где полно иудеев и сарацин с их образом жизни и культом наслаждений плоти… А долг и верность слову – это от сути германской нации. В общем, встретимся на пиру!