Танго железного сердца
Шрифт:
А возможно, потому, что именно в тот день, прихлебывая херес, жуя сигару и смеясь, полковник Гастер рассказал про Куриный рейд. Кипятильник подавал на стол нехитрую домашнюю стряпню.
12. Человек с лицом шакала
Вытянутым и желтым, как от несварения желудка. Круглая черная шляпа. Человек уже появлялся перед нами, чтобы тут же исчезнуть — хотя на самом деле, занимает в нашем повествовании значительное место.
Недди Твистед стоит над ящиками с армейской маркировкой, напротив него стоит Холден О’Брайен.
Третья сторона треугольника — Кипятильник.
Молча улетают в небытие мгновения.
13. Шестерни и зубчики
Полковник кавалерии Гастер командовал 6-й кавалерийской бригадой. Он послала обычный пикет. Его нет два дня и три,
Конечно, он им не поверил.
— Когда ты остаешься один на один с темнотой, — говорит Кипятильник. — Ты понимаешь, как мало то, что ты хотел сделать, имеет значение.
А потом добавляет — глухим металлическим голосом:
— Я хочу домой.
Наши герои молча наблюдают, как Кипятильник уходит за горизонт. Темная металлическая фигура на фоне огромного заходящего солнца кажется черной и маленькой.
А потом Холден и Недди смотрят друг на друга. Руки у рукоятей револьверов.
14. Предатель
— Вы называете меня предателем, — сказал генерал Ли. — Возможно, вы по-своему вы правы. — генерал помолчал. — Только помните, я сказал: я больше не даю опрометчивых обещаний? Именно. Однажды я встал на сторону Юга, хотя считал отделение Конфедерации большой глупостью… но я дал слово.
Надо признать, мне везло. Я выиграл много сражений. Но однажды я понял: чем больше сражений я выиграю, тем больше людей умрет. Своими победами я только затягиваю агонию.
Роберт Э. Ли посмотрел на Керлингтона и сказал:
— И тогда я подписал капитуляцию Юга. Я предатель, по-вашему? Что ж… так тому и быть. Я хотел одного: чтобы мы, наконец, перестали убивать друг друга и просто пошли домой.
15. Эпилог: дом, милый дом
— Здравствуй, папа.
Тьфу, черт! Керлингтон повернулся, сжимая топор. Позади него стоял ужасный механический человек с совершенно бесстрастным лицом. И, кажется, жестянка такая, молча улыбался.
NOIR
Сегодня, числа 22 мая, я пишу это письмо, сидя в гостинице «Роял Мэджик» на четвертом этаже старого здания. Вонючий клоповник, но даже в нем можно жить. Я стряхиваю пепел дешевой сигареты на бумагу и размышляю, что обо мне подумает тот, кто читает это письмо. Впрочем, какое мне дело? Моя жизнь скоро закончится. Я уже слышу шаги и скрип старых лестниц. Они поднимаются сюда. Я слышу их тяжелое дыхание, пропитанное чесноком и виски, чувствую запах их вонючего пота, которое не могут скрыть дорогие одеколоны. Я почти вижу их красные мясистые лица. Да, я вижу. Френки Босс прислал за мной своих паршивых макаронников. Справа от печатной машинки на столе лежит полуавтоматический «кольт-1911». Дописав последнее слово… нет, не так. Когда я услышу, как скрипят половицы в коридоре, я перестану стучать по клавишам. Я возьму кольт и засуну его себе в рот. Я почти чувствую, как холодное дуло упирается мне в небо. Но я подожду. Я не спущу курок. В этот момент я подумаю о Глории. Я буду думать о ней, пока Никки Хаш на цыпочках, беззвучно, как этот громила думает, приблизится к моей двери. Он приставит волосатое толстое ухо, похожее на еврейский клецк, к замочной скважине. Он услышит тишину. В этот момент, отсчитав пять секунд, я положу палец на спуск. И подумаю: Глория. Никки Хаш повернет бритую голову и приложится к скважине глазом. Я прямо вижу этот выпуклый блестящий черный глаз и кровавую сетку каппиляров, идущих по желтоватому белку. Зрачок расширится, когда Никки увидит меня, сидящего спиной к двери. Передо мной печатная машинка с этим письмом (я постараюсь несильно забрызгать его кровью, я все рассчитал), в мое небо упирается сорок пятый… я думаю: Глория. Я вижу: Глория. Я чувствую твой аромат, подобный струйке сигаретного дыма, вырывающему из твоих алых губ. Алых как кровь. Алых как грех. Алых, как сама преисподняя. Моя спина дрогнет. Палец коснется холодного металла спускового крючка, нежно обнимет его… В этот момент Никки Хаш решит действовать. Громилы в коридоре за его спиной шумно сопят и воняют чесноком. Никки слегка отодвинется от двери, чтобы поднять ногу и вышибить дверь к черту. Да, так и будет. Они ворвутся в номер и начнут палить из всех стволов, ледяные шершни пронзят мою спину и разнесут к чертям печатную машинку с этим листком. Мое мертвое тело качнется вперед, затем назад и нелепо распластается на спинке стула. Когда вы читаете это письмо, я уже умер. В холодном номере дешевого отеля. В холодном ночном городе жестокости и насилия. В холодной одинокой ночи холодного двадцать второго мая, вторник. Глор…
…ия думаю я. Время застыло. Никки Хаш смотрит на меня через замочную скважину. Дуло сорок пятого холодит небо. Мой указательный палец лежит на спусковом крючке. И в тот момент, когда Никки начнет убирать глаз от двери, я повернусь, выдергивая кольт изо рта. Через долю секунды воображаемая линия соединит наши глаза сквозь замочную скважину. Зрачок его расширится. Я нажимаю на спуск, кольт беззвучно дергается. Я вижу, как пуля вылетает из ствола, проходит через дверь, расширяя скважину, и попадает Никки в правый раскрытый глаз. Глаз взрывается. Куски мяса и брызги летят в разные стороны. Я нажимаю на спуск еще раз. Пуля пробивает дверь. Врезается в скулу Никки левее носа и разносит ее. Я встаю. Мой сорок пятый движется вместе со мной. Медленно, как во сне, я смещаю линию стрельбы левее и выше. Моя рука дергается. Еще раз. Пули пробивают дверь. Так тихо. Так прекрасно. Я не вижу, но знаю. Пули пробивают жирные тела громил Френки, из них вылетают куски плоти, воняющие чесноком и дерьмом. Они кричат. Глория, думаю я в этот момент. Это за тебя, Глория. Я люблю тебя, Глория.
Я буду любить тебя вечно.
ЧЕЛОВЕК ИЗ ГОЛЛИВУДА
Глава 1
«Окаменевший лес»
Лоретт включила 61 канал, старые фильмы. Если повезет, сегодня она увидит Бадди. Если не очень повезет, увидит себя — какой была шестьдесят с лишним лет назад. Блондинка. Аккуратный носик, ясные глаза. Тогда в Голливуде с ума сходили по блондинкам. Немного таланта, немного везения, вовремя раздвинуть ножки — и ты уже на вершине. Или рядом. Играешь небольшую роль в фильме с Бадди Рукертом и Авой Гарднер. Тебя убивают на двадцать второй минуте. Полный успех.
Бадди носил туфли на толстой подошве, чтобы в кадре выглядеть выше. Студия настаивала. Герой, образец мужественности, не может быть ниже ростом, чем его партнерша. Глупцы! Идиоты. Бадди сводил бы женщин с ума, даже будь он волосатым карликом-имбецилом. От него всегда пахло джином и табаком. Надежный запах. Бадди приходил на съемку с похмелья, опухший, как покойник. Перед ним ставили таз со льдом. Опускаешь лицо на несколько минут и выглядишь слегка воскресшим. Дымил не переставая, вот и умер в пятьдесят седьмом от рака горла. Но, черт возьми, как элегантно он это делал!
И ему нравились высокие девушки на высоких каблуках.
Бабник проклятый. Трахал все, что движется.
Она недовольно повела плечами, поймала себя на этом и усмехнулась. Надо же. Сколько лет прошло, а она все еще ревнует.
Отыграла музыка, лев с заставки «Метро-Голдвин-Майер» лениво прорычал. Лоретт помнила Майера — длинный худой человек, обращался с актерами так, словно те были его собственностью. Студийная система. Узаконенные рабы на кинематографических плантациях. Про нее Майер сказал: «Говорить не может, играть не умеет, поет без слуха, но — невероятно сексуальна!» И Лоретт Бэйкон подписала контракт на семь лет рабства. Через полтора года она выскочила замуж. Именно выскочила, иначе как попыткой бегства это не назовешь. Он был звезда, она — старлетка. Его родители и студия были против. Майер бесился. Кричал на новобрачных, как на подростков. Лоретт усмехнулась, вспоминая. Что ни говори, приятно было наставить студии рога…
Брак состоялся. Счастье — увы, нет. Муж пропадал на съемках, постель холодела. А потом на студии появился Бадди, только-только выбившийся на главные роли. Раньше он играл гангстеров — это чувствовалось в каждом движении.
Невысокий, очень внимательный. Излучает опасность. Держится так, словно в кармане у него автоматический пистолет.
На экране плавно сменялись черно-белые картинки. Лоретт следила сквозь полуприкрытые веки. Зрение давно уже не то, но кое-что она разберет. Ей не нужно видеть Бадди, достаточно только чувствовать его присутствие. Такое физическое ощущение. Внезапно, без всякого перехода, Лоретт ударилась в панику. Что за фильм сейчас идет?! Она не помнит, хотя недавно смотрела программу. Мокрая тяжесть внизу живота. Надо было спросить у Ивен, а не полагаться на память. Глупая старуха, сказала она себе, держи свой мочевой пузырь под контролем. И чувства держи. В тебе есть сталь, даже Майер это признал.