Танго железного сердца
Шрифт:
Она засмеялась.
— Бог ты мой, ты себя хоть слышишь? Эти дурацкие афоризмы! Дешево звучит, вот как, Джо Спейд. Дешево.
Я промолчал. Для меня звучало нормально.
Утром я побрился, глядя на себя в зеркало. Лицо распухло от вчерашнего, глаза как у побитой собаки.
— Боже, на кого ты похож, — сказала Ивен.
— Просто сегодня хороший день. Обычно по утрам я выгляжу гораздо хуже.
Ивен не поддалась на шутку.
— Если ты пробудешь здесь еще пару дней, то развалишься на куски.
— Пожалуй, ты права. — Спейд
Ивен посмотрела на его ботинки, на серые носки в мелкий узор — такие, похоже, уже лет тридцать не делают.
— У меня глупое ощущение, — сказала Ивен. — Словно я нахожусь не в своей квартире, а на конкурсе двойников Бадди Рукерта. Плащи, твидовые пальто и шляпы. И неизменная сигарета. Ты мне весь дом прокурил.
Спейд поднял брови:
— Конкурс двойников? Кинотеатр «Маджестик»?
— Он самый. Я видела по телевизору. Дурацкий конкурс, если честно. Шляпа, серый плащ, руки в карманы — и ты уже старина Бадди. Не отличить одного от другого. Сплошная серость. Разве что один афроамериканец…
— Черный, что ли? И что?
— Он был похож больше всех.
Спейд усмехнулся.
— По крайней мере, выделялся из толпы, — пояснила Ивен. — А это признак настоящего Бадди Рукерта. Как сказала бабушка, это гораздо важнее пальто и шляпы. Рукерт всегда был виден в любой толпе. Не сливался с ней. Чтобы воцариться на экране, ему достаточно было войти в кадр. Кстати, бабушка — одна из учредителей конкурса…
Спейд ничего не ответил. Это его внимательное молчание уже начало Ивен раздражать. Воплощение, блин, мужественности! И что только бабушка в нем нашла? Хмурый неотесанный похмельный мужик.
— Виден в любой толпе, — повторила Ивен. Спейд ждал.
— Да! — она вскочила. — Конечно! Ты умеешь носить смокинг?
Спейд посмотрел на неё с интересом.
Двери распахиваются. Белый мраморный пол стелется под ноги. Люди оглядываются на Спейда. Оркестр перестает играть, музыканты опускают трубы. Вперед выступает распорядитель — в белом, черное пятно бабочки на шее. Он объявляет:
— Леди и джентльмены! Сегодня! Сейчас! Немедленно! Благотворительный бал для городской больницы Мемфиса! Бадди Рукерт возвращается! Все Бадди Рукерты сегодня возвращаются!
С громким хлопком над залом разлетаются конфетти.
Зал полон. В гуле голосов тонет звучание оркестра. Опять сорок шестой год, подумал Спейд, забирая бокал с шампанским с подноса. Я почти дома. Спейд увернулся от очередного Бадди — полноватого и лысеющего. Почти дома — если не считать вот этих.
Его остановил пожилой джентльмен с усиками. Спейд посмотрел на его спутницу. Хорошенькая.
— Что вы думаете о глобализации? — спросил джентльмен у Спейда.
— Слишком крепко для меня. Предпочитаю бренди.
— Что он сказал? — донеслось до него. — Ты поняла?
Ивен подошла к Спейду.
— Я заметила, ты приударяешь за всеми женщинами.
— Только за красивыми, — сказал Спейд, глядя на нее. Белое платье, с открытыми плечами. Каштановые волосы убраны наверх. Прекрасно смотрится.
— А я, по-твоему, красивая?
— Очень, — сказал Спейд. — И очень высокая.
Дверь охранял полицейский. Когда Ивен с ним заговорила, Спейд проскользнул в палату. Сел в ногах Лоретт.
— Ты все так же прекрасна, — сказал Спейд. Она открыла глаза, посмотрела на него долгим взглядом. Хмыкнула.
— А ты по-прежнему говоришь банальности так, словно это невероятное откровение.
— Да, это мой недостаток, — согласился он, глядя на нее. — Шампанское?
— Конечно.
Пока он разливал, вошла Ивен, устроилась на кушетке. Спейд поднял бокал:
— За твои глаза, детка.
Он повернулся на странный звук. Ивен прикусила губу.
— Я опять сказал что-то смешное? — поинтересовался Спейд.
— Ничего. Извини. — она прыснула. — Извини, бабушка.
Ивен поднялась. Спейд проводил девушку взглядом, усмехнулся, покачал головой. Повернулся к Лоретт. Бывшая звезда смотрела на него с иронией.
— Что? — он поднял брови.
Ивен спустилась, чтобы проверить, как идет прием. Когда она вернулась в палату, Спейда там не было. Впрочем, как и полицейского у двери.
— Ищешь Спейда? — спросила Лоретт. — Он ушел.
— Это не мое дело, — сказала Ивен.
— Не влюбляйся в него, — сказала Лоретт. — Не надо. Он нездешний. Спейд не принадлежит этому миру.
— То есть… — Ивен он ушел навсегда?
Лоретт хмыкнула.
— Конечно, нет. Что за глупости! — бабушка вскинула голову. Седая прядь легла на окрытый лоб. — Молодой человек, что вы собираетесь делать с этой штукой?
Ивен переводит взгляд и видит то, что видит бабушка.
Сначала револьвер.
Затем палец на курке. Ноготь обломан.
Потом человека.
Человек настолько бледен, что кажется прозрачным. Стертым. У него тонкое лицо и незаметные губы. В любой иной ситуации Ивен бы прошла мимо — при всей той неправильности, что есть в человеке. Он выглядит придатком к револьверу. Он выглядит пятном гари. Он выглядит как дефект пленки.
— Кто вы? — говорит Лоретт.
— Возможно, — отвечает Бледный Человек, — я — единственный, кто тебя по-настоящему любит, Лоретт. Моя сладкая. — Ивен передергивает. «Моя сладкая» звучит омерзительно, словно непристойная пародия на старый фильм. — Когда ты умрешь, по всем каналам покажут фильмы с твоим участием. Известные люди скажут хорошие слова — которых ты не услышишь. Но милая моя Лоретт — разве жить вечно — не лучше?
Пауза.
— Звезды должны умирать вовремя, — говорит Бледный Человек. — Тогда они будут жить вечно. Вот твой любимый Бадди Рукерт умер правильно. Я помогу тебе последовать его примеру.
Лоретт улыбается.
— Ты думаешь? — говорит она. Человек вздрагивает. — Ты думаешь — он умер?
В следующее мгновение палата перед глазами Ивен дернулась и поплыла в сторону.
Звук выстрела.
Бледный Человек вскинул глаза, еще не веря. Звенящая тишина. Потом он вдруг разом смялся, будто старый небоскреб со взорванным фундаментом. Повалился на пол.