Танки на мосту
Шрифт:
Прямо-таки сожаление меня охватило, когда сказали «Хватит!» Я был бы согласен делать гробы для гитлеровцев и до утра. Четырнадцать грубо сколоченных ящиков... Но тут меня обрадовал прибежавший гитлеровский солдат.
— Господин лейтенант, нужен еще один!
— Кому? — рассерженно спросил немец в пенсне.
— Гауптман Нейман скончался...
Гауптман — капитан по-нашему. Быстренько сколотили еще один гробик для гауптмана, скончавшегося о тяжелого ранения. На гауптмане и пошабашили.
Вернулись мы домой с Иваном Тихоновичем затемно вполне в хорошем
— Наверное, пить хочет. А я вроде по хозяйству пройдусь, коровке клевера принесу. Как ты считаешь?
— Сходите. Только никаких разговоров с ним не заводите. А ночью его переодеть надо. Еще одной бабки у вас нет на примете?
— Молодка есть... Боевая!
— Вот в клуню к ней и отвести его. А там пусть действует по собственной инициативе.
Старик вернулся, доложил: все в порядке. Не зажигая огня, мы снова сели за стол доедать ужин. На этот раз я ел со зверским аппетитом — как-никак пришлось поработать на совесть...
На станицу опустилась южная ночь. На улицах все реже и реже проносились мотоциклы, проходили машины. Пройдут, и снова тишина.
Мы с Иваном Тихоновичем устроились на его скрипучей деревянной кровати. Я, конечно, не мог заснуть, лежал, думал, вспоминал прочитанные мною исторические книги и статьи о войне. Нашему народу не раз приходилось страдать от нашествия чужеземных войск. Были тяжелые моменты, когда, казалось, поражение неминуемо. Наполеон захватил Москву... Наиболее трудным испытанием была гражданская война и интервенция. Уже не говоря об армиях белогвардейских генералов, кто только ни старался уничтожить молодую Советскую республику — немцы, англичане, японцы, французы, американцы, поляки, петлюровцы, дашнаки, басмачи... Даже трудно пересчитать всех. И все же голодный, усталый, плохо вооруженный народ отбросил своих врагов, имевших первоклассное вооружение, наголову разгромил их.
Сейчас на гитлеровскую армию работает промышленность всей Европы. Это грозная сила. И главное — победы, победы и победы... Миф о непобедимости! Европейские страны были побеждены одна за другой, не сумев оказать врагу серьезного сопротивления. Только наша армия сумела несколько раз по-настоящему стукнуть Гитлера по зубам. Под Москвой удар был таким сильным, что фюрер покачнулся, но все-таки удержался на ногах... И Вот гитлеровцы снова наступают.
Где, на каком рубеже наши войска смогут задержать фашистов, нанесут им смертельный удар? Почему бездействуют союзники? Второго фронта у гитлеровцев нет. Мы с ними воюем один на один. Нет, не один на один, — гитлеровцам помогают Италия, Румыния, Венгрия, Финляндия. Тоже у власти фашисты.
Иван Тихонович закашлялся, заворочался, сел на кровати, зашуршал бумагой.
— Не курить, ночью никакого огня в хате, — сказал я строго и добавил, чтобы смягчить резкость: — Для вас же лучше — меньше кашлять будете.
Он перестал шуршать бумагой, но не лег, сидел, опустив ноги на пол, кашлял. А когда кашель отпустил, притронулся ко мне рукой.
— Ты вот что объясни мне, сынок, когда же они откроют второй фронт? Или этот Черчилль только языком болтает?
«Они» — союзники. Иван Тихонович думал о том же, что и я.
— Так получается, Иван Тихонович. Пока что надежды на второй фронт мало. Второй фронт для немцев — наши партизаны, да вот такие, как мы с вами... Так что надеяться и рассчитывать можно только на свои силы.
— Скорее бы начать... — сказал Иван Тихонович. — Ты когда гостей своих ждешь?
— В любую минуту. Может, через месяц, а может, сейчас постучится.
Я говорил наугад, но слова мои оказались пророческими — «гость» явился той же ночью. И какой! Глазам своим я не поверил.
Мы с Иваном Тихоновичем еще не заснули, как на дворе послышались уверенные шаги и в окно кто-то громко постучал.
Так ходить и стучать в эту пору мог только немец. Чтобы не вызвать подозрения, нужно было открывать дверь немедленно. И не Ивану Тихоновичу, а мне, молодому. Тут вступали в силу трудно объяснимые, чисто психологические нюансы. Я вскочил в сенцы, открыл дверь и увидел высокого гитлеровца. Кто он был, солдат или офицер, я не смог определить — в темноте погоны не были видны.
— Здесь есть наши солдаты? — спросил по-немецки, строго.
— Не понимаю... — сказал я растерянно.
— Зольдат, наши зольдат? — перешел он на русский.
— У нас нет солдат.
— Кто есть в хате?
— Мой дядя и я.
— Много живешь эта хата?
— Нет, я из тюрьмы...
— Я ищу один ефрейтор ис Мюнхен, левый нога на протез...
Словно электрический ток пробежал по моему телу: ефрейтор родом из Мюнхена с протезом на левой ноге был одним из паролей для тех, кто мог ко мне явиться.
— Ефрейтор ис Мюнхен, левый нога на протез, — нетерпеливо повторил он. — Знаешь?
Пароль! Сомнения не было: это человек в гитлеровской форме пришел ко мне. Я сказал по-немецки:
— Вы, очевидно, путаете. Ефрейтор родом из Лейпцига...
Он схватил меня за руку, толкнул в сенцы и, закрывая за собой дверь, зашептал на ухо:
— Здравствуй. Имя?
— Михаил.
— Я — Макс, фельдфебель... Чужих в хате нет?
— Нет.
— Как устроился? Крыша надежная?
— Все в порядке.
— Отлично! У меня срочное дело. Рация у тебя есть?
— Нет.
— Что?! — не поверил он. — Нет рации? Гром и молния!
Я смутился немного. Начал ему объяснять, что меня должны были снабдить радиопередатчиком, но в последний момент оказалось, что рации не прибыли. Обещали подбросить позже.
— Ай-яй-яй, — почти застонал Макс и снова выругался, на этот раз по-русски. — Ты меня убил. Что делать? С ума сойти... — И вдруг спросил с надеждой: — Ты умеешь ездить на мотоцикле?
— Да.
— Я имею в виду хорошую езду?..
— Неплохо.
— Жди меня. Какой размер носишь?
Я не сообразил, о чем он. А он, обозлившись на мою непонятливость, добавил торопливо, раздраженно:
— Одежда, обувь?
— Пятидесятый, ботинки — сорок первый.
— Жди. Я скоро. — И исчез.