Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом
Шрифт:
— Это ваш танк на насыпи горит? — спросил он. — Наш.
— И чего вы туда поперлись? Можно было через переезд.
— Зато вы попробовали. Целый взвод угробили.
— Угробили, — невесело согласился командир танка. — У нас всего два танка имелось. Пехоту прикрывали. А у фрицев здесь одних пулеметов штук шесть было и две пушки. Вы своим батальоном в момент бы их смахнули. Нет, полезли через насыпь.
Младший лейтенант был прав. Слишком спешили и не заметили переезд. Впрочем, сейчас рассуждать поздно. Навстречу тянулась колонна пехоты, орудия на конной тяге. Нам бы хоть одну пушку. Но просить было глупо — у каждого подразделения
За полтора километра перед рощицей я оставил в овражке минометчиков. Бинокля у них не было, и мы определили цель через мой трофейный «Цейс», снятый с убитого немецкого офицера еще летом, под Орлом. Сверили время, благо трофейными часами к ноябрю сорок третьего обзавелись почти все.
— Через двадцать минут начинаете вести огонь, — напутствовал я сержанта, командира расчета. — Одна мина в минуту, строго по времени. Ясно?
— Так точно.
Метрах в трехстах оставили кучерявого ефрейтора-пулеметчика с мешком дисков. Никакого толка от стрельбы за полтора километра не будет. Но трассирующие очереди тоже хоть немного отвлекут внимание фрицев. Остальное дело за нами. Мы продолжали описывать круг, когда меня вызвал по рации майор Плотник.
Одно вранье тянет за собой другое. Плотник интересовался, чем я занимаюсь в тылу. О попавших в ловушку танках он ничего не знал. Пришлось сочинять историю, что я помогаю ремонтировать и охраняю два поврежденных танка. Стало обидно за Хлынова. Смелый парень, батальон доверили, а он в брехне запутался. Плотник не стал вдаваться в детали и поторопил меня. Подводить ротного я не хотел. Если все закончится благополучно, тогда и разговоров не будет. А если не повезет, обсуждать события будут уже без меня.
Закончив круг, я высматривал в бинокль путь к чертовой рощице, где засели две самоходки. Два — один. Расклад не в нашу пользу. Кибалка почесывал горбатый нос и что-то прикидывал.
— Вот жизнь блядская, — наконец разродился он. — Опять под снаряды лезть.
— А ты чего хотел?
— Я бы лучше на бабу слазил.
Рафаил Гусейнов и Вася Лаборант невесело хихикнули. Под снарядами за последние дни мы побывали вдоволь. Но тогда мы воевали в составе роты, батальона, а сейчас лезем в одиночку неизвестно куда. Поэтому экипаж заметно нервничал. Два раза в наш танк попадали вскользь. Везло. Но, как известно, Бог троицу любит. Какой она окажется, эта троица?..
Давно воевавший Леня Кибалка острее других ребят чувствовал опасность. Мы думали об одном и том же. Только я молчал, а заряжающий, не выдержав, шепнул, наклонившись ко мне:
— Алексей Дмитрич, мож не надо на рожон лезть? Стрельнем десяток раз, они сами смоются. Ведь фрицы, считай, в окружении сидят.
— Ладно, посмотрим. Рафаил, когда пойдем, скорость не снижай. Команды выполнять мгновенно. Леня, заряжай бронебойный.
Удар с тыла не получился. Минометчики добросовестно выпустили все двадцать девять мин, кучерявый стрелок-радист стрелял из своего пулемета, а мы неслись по намеченному маршруту. Через березняк, поляну, потом низиной мимо хилых осин. Я даже успел два раза выстрелить, но навстречу летели тяжелые снаряды развернувшихся самоходок.
Нервов у механика-водителя хватило еще метров на сто бешеной гонки. Очередная бронебойная болванка пролетела совсем
— Куда, сучонок! Выравнивай, борт пробьют.
Нас спасла осина, которая приняла на себя удар болванки, летящей со скоростью тысяча метров в секунду. Дерево не просто переломилось, а взорвалось. Верхушку подбросило вверх, а середина разлетелась веером белых щепок. Гусейнов гнал машину, ничего не видя перед собой, и я снова ногами показал направление.
— Вон туда, в овражек.
Самоходки потеряли нас из виду, но, угадывая цель, довольно точно уложили штук семь фугасов. Осколки колотили по броне, как огромное зубило. Вскрикнул Вася Легостаев. Я остановил танк метров через двести. Пахло горелой резиной, стрелок-радист, держась за лицо, мотал головой. Шлем был изодран кусочками брони, глубокая царапина пересекала скулу. В общем, пустяки.
Машине досталось тоже. Болванка оставила глубокую вмятину, скользнула по круто скошенной броне (спасибо конструктору!) и ушла рикошетом между гусениц. Пройди она по верхней части лобовой брони, удар получился бы практически прямым. А это значит…
— Амбец всем бы получился, — ковырнув пальцем вмятину, объявил Кибалка. — А тебе, Рафаил, в первую очередь.
Гусейнов, бледный и молчаливый, тоже потрогал вмятину. Я влез под танк. Опасался, что прошедший под брюхом машины снаряд мог разбить колеса или гусеницы. И то и другое оказалось невредимым. Зато сорвало с креплений аварийный люк на днище. Несколько осколков от фугасных снарядов оставили зазубрины, а особенно крупный вмял корпус с правой стороны и ранил отколотым кусочком брони Васю Легостаева.
Пострадавшего быстро перевязали, подтянули полуоторванный люк и примотали его проволокой. Гусейнов предложил завести двигатель и опробовать, все ли в порядке.
— Не надо. Немного подождем, — ответил я.
Экипаж закурил. Я еще не решил, что делать дальше, и тоже смолил самокрутку. Небо немного прояснилось. На северо-восток с большой скоростью прошла шестерка немецких истребителей «фокке-вульф-190». Под брюхом они тащили бомбы. На одинокий танк внимания не обратили. Ярославцева в его яме-ловушке тоже не заметили. Но вслед за ними могли появиться «юнкерсы-87», наш главный враг. Эти летят с меньшей скоростью и мимо танков не пройдут. Я связался с Ярославцевым по рации. Хоть ящик и трещал помехами, но друг друга мы кое-как слышали.
— Иван, открывай по фрицевским коробочкам навес ной огонь фугасными снарядами.
Ярославцев с минуту раздумывал, потом отозвался:
— Так они же нас прикончат. Если начнем пальбу, разнесут нашу яму.
— Долго в ней не просидите. Небо проясняется, вас с воздуха первая же тройка «юнкерсов» раздолбает. Все, выполняй.
— Есть.
— И снаряды не жалей. На том свете они не понадобятся.
— Понял. Вломим из обоих стволов.
Другого варианта я не видел. Промедлим еще — получим от начальства команду идти напролом. Хватит, мол, отсиживаться. А это — верная смерть. Не начальство, так фрицы угробят: с воздуха или какая-то отступающая часть. Конечно, ни фугасные, ни бронебойные снаряды за тысячу метров самоходки с усиленной броней не возьмут. Но если Ярославцев пристреляется, то разворошит гнездо. Фугас очень просто может порвать гусеницу или перебить осколком ствол.