Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом
Шрифт:
Всех наконец помыли в баньке, сменили белье, обработали в вошебойке одежду. Я получил новенькую шинель из английского сукна, красивую, дымчато-голубого цвета, но тонкую. В танке я бы ее извозил до неузнаваемости за несколько часов. Да и вообще, не носили мы шинелей, хотя всегда хранили штук пять-шесть, чтобы накрываться ночью.
Кормежка на формировании сразу изменилась, полагалась тыловая норма, соответственно, отменили «наркомовские» сто граммов. С выпивкой и харчами ребята проблему решили. Накопились трофеи: одежда, лишние наручные часы и всякая мелочевка. Кибалка и стрелок-радист из экипажа
— Ребята, — рассказывал Кибалка. — Фрицев гусеницами через задницу давить надо. Деревни пожгли, все пограбили. Людям на сборы час давали. Они из тайников харчи на телеги перенесут, а фрицы их тут же обшаривали. Что получше и теплую одежду подчистую отбирали. Так что народ обозленный, волками смотрит.
— Мы их от фашистов освободили, — возмутился Вася Легостаев, — а они куски для нас жалеют.
— Освободитель! — усмехнулся Кибалка. — Ты бы глянул, как люди ютятся. По три семьи в одной хате, да и то за счастье. Землянки без окон, как крысиные ямы. Спасибо, хоть картохой поделились.
Половину добычи смахнули с голодухи за один раз, остальное я приказал оставить, понемногу добавляя к жидкой тыловой каше. Пришло пополнение. Я отправился к Хлынову просить механика-водителя. Невольно вспоминались два опытных механика, с кем я вместе воевал: Прокофий Шпень, убитый при выходе из окружения растерявшимся красноармейцем, Иван Федотович Иванов, погибший два месяца назад под хутором Мариновским на Днепре. Оба хорошо знали свое дело и не раз спасали экипаж, выводя машины из-под огня.
Хлынов меня понял. Покивал, когда я объяснил, что Гусейнова надо отправить в запасной полк и учить. Парень не прошел нормальной подготовки, в бою теряется, не может преодолеть страх. Ротный пообещал сходить к комбату, так как пополнение получал непосредственно он. Но черт дернул меня за язык обронить фразу, которую Степа Хлынов воспринял не так. Я сказал, что только хорошая подготовка и опыт дают водителю чутье. Так же как и командиру. Я совсем не имел в виду старшего лейтенанта Хлынова, однако тот сразу покрылся пятнами.
— Ну, не воевал я с сорок первого, что теперь? Ты свой опыт постоянно выпячиваешь, где надо и не надо.
— Ладно, Степан. Дуришь ты, и сказать больше нечего.
Я повернулся и ушел, уже не рассчитывая на помощь Хлынова. Зима, увидев, что я расстроен, заставил меня рассказать о случившемся.
— Из-за ерунды цапаемся. Нервы выход дают, — про говорил Февралев. — Хлын до ротного быстро доскакал, а опыта действительно маловато. Вот и чует подвохи со всех сторон. Мужик он нормальный, все уладится.
Слава Февралев погасил в зародыше снова начавшуюся ссору. Притащил от ремонтников бутылку мутного технического спирта, и мы в тот вечер усидели ее втроем, вместе со Степаном Хлыновым. Засиделись в землянке ротного до ночи, поговорили откровенно обо всем.
Степан Хлынов, родом из села Богдановка Куйбышевской области, после шести классов работал в мастерской, затем трактористом. Закончил танковое училище,
Сыграли свою роль не только боевые качества молодого танкиста, но и покровительство комбата Плотника, куйбышевского земляка. Ничего в этом плохого нет. Выдвинули Хлынова за смелость, инициативность. Ну а земляков и знакомых в первую очередь стараются двигать. Взводом в боях он командовал всего два месяца. Для мирного времени совсем не срок, но в боях, бывало, за месяц офицерский состав в ротах полностью выбивало.
Посплетничали насчет начальства. Комбат Плотник, мужик понимающий, в армии с тридцатых годов, командир полка Третьяков, хоть и жесткий дядька, но тоже справедливый и дело свое знает. Насчет замполита бригады Гаценко мнения разделились. Хлынов его хвалил, а Февралев считал перестраховщиком и болтуном. В общем, выяснили отношения и перемололи кости, как кумушки на посиделках.
Вскоре я получил нового механика-водителя. Старший сержант Иванов Виктор Захарович — так доложился мне рыжий круглолицый мужичок лет двадцати восьми, с медалью «За боевые заслуги» и нашивкой за ранение. На фронте с января сорок третьего года, закончил курсы при Рыбинском автотехническом училище. До войны работал шофером, трактористом, имеет семью и двоих детей. Сразу поинтересовался, где танк. Я ответил, что в ремонте, куда и отправил его, напоив чаем с сухарями.
Расставание с Рафаилом Гусейновым оказалось не таким тягостным, как можно было ожидать. Он хорошо понял, чего стоит жизнь танкиста в бою. Официально я отправлял его в резерв бригады, как слабо подготовленного специалиста для дополнительной учебы. Формулировка невнятная, учитывая, что младший сержант Гусейнов отвоевал на двух плацдармах, освобождал Киев. Но не напишешь же в рапорте, что Рафаил Гусейнов просто трус. К чему позорить экипаж и роту?
Справедливости ради скажу, что Гусейнов пытался сломить свою трусость, но страх и желание выжить перетягивали остальное. Чего удивительного. Мало ли таких, кто не приживался в танковых частях? Под разными предлогами уходили после контузий и легких ранений, когда видели, как горят в подбитых машинах их товарищи, с которыми полчаса назад вместе курили.
— Подучиться тебе надо, — солидно напутствовал младшего сержанта Вася Легостаев, тоже, по существу, еще зеленый танкист.
Леня Кибалка в выражениях не стеснялся:
— Переводят? Нормально. Ты под Фастовом нас всех чуть не угробил. И раньше такие случаи были. Воняешь от страха в бою и пересилить себя не можешь. Рычагов не видишь. А в резерве земляки, глядишь, пристроят тебя в теплое место.
Гусейнов растерянно улыбался. Я читал в его глазах едва прикрытую радость. Он наконец покидает громыхающую, закопченную машину, весьма уязвимую для немецких снарядов, жизнь в которой совсем не похожа на победные киношные ролики, где «танки мчатся, ветер рассекая». Болванка шарахнула под брюхо, две другие отрикошетили от брони. Рано или поздно найдется четвертая-пятая, которая проломит броню и разорвет всех нас.