Танкисты. Дилогия

Таругин Олег Витальевич

— Останься, пожалуйста, живым, — медсестра мягко оттолкнулась от его груди, и он отпустил ее руку. — А если ранят, я снова стану за тобой ухаживать. Ты только живым останься…

Шутить и балагурить больше не хотелось, и Захаров так же тихо спросил:

— А если таким, как тот сапер, вернусь? Зачем я тебе такой?

— Главное, чтобы живым. Я тебя любым ждать стану, Вась. Все, пора тебе, вон шофер уж машет, — приподнявшись на цыпочки, Варя коротко и неумело поцеловала десантника в сжатые губы и, не оглядываясь, побежала к госпитальному зданию.

Проводив ее

взглядом, Дмитрий вытащил из кармана небольшую черно-белую фотокарточку улыбающейся девушки в простеньком сарафане, явно довоенную. Перевернул, прочитав написанные округлым девичьим почерком строки: «тов. лейтенанту Василию Краснову на долгую память от ефрейтора Варвары Слепкиной. Июнь, 1943 год». И все. Вот только эта наивно-казенная строчка, тем не менее стоящая куда больше длинных и слезливых признаний в «вечной любви» из его времени…

Спрятав фото обратно, Захаров застегнул клапан и пошел к ожидавшей его «полуторке». Уже забираясь в кабину, все же не выдержал и оглянулся. Варя стояла в дверях, однако, заметив его взгляд, тут же смущенно нырнула внутрь здания. Улыбнувшись, десантник устроился на продавленном сиденье, уложив в ногах тощий вещмешок, и захлопнул дребезжащую скрипучую дверцу.

Письмо от девушки он все-таки получил. Первое и единственное. Отправленное накануне начала Курского сражения, оно догнало его только в конце августа. Варя сообщала, что госпиталь перебазировался поближе к линии фронта, и потому, «если ты, Вась, не слишком увлечешься погоней за проклятыми сволочами-фашистами, возможно, нам удастся увидеться. А нет, так хоть напиши пару строк». Ну, и дальше в подобном духе. Заканчивался исписанный знакомым почерком тетрадный листок словами о том, что девушка сильно соскучилась, и пожеланием покрепче бить ненавистного врага. И снова ни слова о любви, лишь скромное «целую» в самом конце.

Во время одной из выдавшихся между боями передышек Захаров написал и отправил ответ, однако спустя месяц треугольничек вернулся с пометкой «адресат выбыл». О том, что произошло, десантник случайно узнал лишь осенью, незадолго до начала Киевской наступательной операции: переполненный ранеными госпиталь был разбомблен немцами еще в середине июля. Среди почти трех сотен погибших при авианалете оказалась и сестра милосердия ефрейтор Варвара Слепкина. Его Варя… так и не успевшая стать по-настоящему «его»…

* * *

— Нет, я, конечно, понимаю, что ты немецкой гранатой на всю голову ударенный, но не настолько ж?! — комбат рвал и метал. — Какое еще на хрен прозрение?! Ты вообще соображаешь, что именно рассказываешь и о чем меня просишь?! А если соображаешь, так задумайся, могу я тебе теперь не то, что роту доверить, но и вовсе в самый завалящий танк посадить? Вот нашелся ж на мою голову ясновидец! Вольф Мессинг, понимаешь!

— Мессинг мысли читал, товарищ полковник, — буркнул десантник. — А я вовсе про другое вам говорю.

— Говорит он! — похоже, «батя» начинал потихоньку остывать, по крайней мере, уже не рычал так, как несколькими минутами назад. — Разговорчивый,

видишь ли! Заслуженный, бля, лектор культпросвета!

«Похоже, караульного звать пока не собирается, — хмыкнул про себя Захаров. — Хотя и не факт».

Тяжело опустившись на табурет, комбат, яростно сопя, закурил. Пристукнул кулаком по столу — раз, другой:

— Слушай, Василий, ты ж у меня один из лучших командиров, «самородок», блин, и вдруг такое? Может, я еще чего не знаю, а? Ты говори, не стесняйся, что уж теперь? Ну, с чего тебе подобная чушь в башку взбрела?

— Товарищ полковник, — Дмитрий старался говорить, тщательно подбирая слова, — я прекрасно понимаю, что вы сейчас обо мне думаете. И не менее четко осознаю, на что шел, начиная этот разговор, и какие будут последствия. Для меня. Чем бы все это ни закончилось, теперь я уже постоянно буду… — Десантник на миг замялся. — Э-э… под надзором, так сказать. Но я готов.

— Готов он, — сварливо буркнул тот. — Пионер юный. К чему готов, лейтенант? К тому, что я тебя обратно в «медицину» отправлю? Или к тому, что в особый отдел сдам?

Захаров промолчал, и «батя» махнул дымящей папиросиной:

— Ладно, продолжай. Если хошь, кури вон.

— Так вот. Я все прекрасно понимаю и потому не прошу вас мне верить. Я только прошу проверить мои сведения, — десантник кивнул на сложенную вчетверо карту и стопку желтоватых листов писчей бумаги, куда он в течение нескольких часов переносил все известные ему подробности грядущей битвы. — До этого готов находиться под арестом.

— «Верить — проверить»… рифмоплет, бля, тоже мне. Был танкист, как танкист, герой, ветеран, кавалер — и все такое прочее, а тут…

«Пожалуй, пора», — решил Дмитрий.

— Товарищ полковник, сегодня — двадцать девятое июня, а операция «Цитадель» начнется пятого июля в три часа ночи, наземная часть наступления — около шести утра. Поскольку нашему командованию это известно, в ночь на пятое силами двух фронтов будет произведена контрартподготовка, время я указал. Расход боеприпасов — примерно четверть боекомплекта. На рассвете немцы нанесут свои удары, артиллерией и авиацией, после чего будет произведен основной удар в район Ольховатки, затем — Понырей… Владимир Анатольевич, я воюю с лета сорок первого и прекрасно понимаю, что вы просто не можете быть не в курсе. Фронтовая разведка усиленно работала все последние недели, поэтому у вас просто не может не иметься хоть каких-нибудь данных о расположении соединений войск противника на данный момент времени….

Чем дальше он говорил, тем заметнее играли желваки на «батином» лице и громче скрипели зубы. В какой-то момент Дмитрий даже испугался за их целостность. Нет, кроме шуток. Наконец тяжелый кулак шарахнул по дощатой столешнице с такой силой, что подпрыгнула, жалобно звякнув стеклом, керосиновая лампа. По стенам штабного блиндажа метнулись тревожные изломанные тени:

— Откуда ты это знаешь, лейтенант?! — вскочивший со своего места полковник, с поразительной для его комплекции грацией обогнувший стол, гранитной скалой навис над Захаровым. — Откуда?!