Танкисты. Новые интервью

Драбкин Артем Владимирович

Ничего не понимал вообще в этих вопросах. Когда я вошел и увидел карту предстоящей Курской битвы, она меня потрясла своим масштабом. Справа – Центральный фронт, слева – Воронежский фронт Ватутина, черными на фоне красных значков выделены бронетанковые дивизии, полки, бригады… Тысяча пятьсот танков в резерве! У меня глаза разбежались, понять ничего не могу. Сразу признался, что я салага. Те смеются: «Да, мы знаем, что салага. Но вы за десять дней пройдете курс молодого штабного работника». Все десять дней я был прикреплен к одному майору, который взял меня в оборот и просто «штурмовал» в полном смысле этого слова. Штурмовал, готовил к оперативной работе: как собирать сведения по телефону и радио, как вести обстановку,

как писать проекты приказов и распоряжений, донесений на фронт и в Генеральный штаб… Начальник оперативного направления должен принять экзамен. Если я пройду этот экзамен – мог надеяться, что меня оставят. Кроме того, это день и ночь водить мотоцикл, любую машину, и особенно «Виллис», летать на самолете наблюдателем и офицером связи…

Экзамен я кое-как сдал. Но работать в этом штабе было очень нелегко. Начиналась Курская битва. Меня закрепили за 5-й танковой армией Степного фронта. В ходе сражения 12 июля она вводилась в сражение под Прохоровкой. То время помнится бесконечными разъездами на мощнейшем мотоцикле «Z"undapp», который периодически сменялся на «Виллис». Приказы, распоряжения, сбор данных, проверка того-сего… С «Виллиса» – на самолет. За мной закрепили летчика. Отличный парень. Был сбит в бою, ранен, а затем списан из авиации. Но не смирился, добился разрешения остаться в авиации, хотя бы и на таком вот самолете, хоть и не вести боев, но летать. Мы с ним летали проверять войска и линию фронта. Комфронта очень любил проверять действия войск по донесениям – очень много врали. Населенный пункт еще не взят, а уже доносят – взяли.

– Это понятно. А что, вы в штабах знали о потерях? Например, под Прохоровкой?

– С потерями разобрались после сражения. То, что их было много, мы знали еще тогда. Сейчас установили цифру шесть к одному, и, скорее всего, это правильно. Но вы должны научиться видеть главное – суть исторического события. К сожалению, наши историки с подачи Запада рвутся фальсифицировать нашу историю, исказить ее, ошельмовать. Они растаскивают событие по отдельным эпизодам, скрывая за ними конечные результаты этого сражения.

Ротмистров встретил две зарытые в землю танковые дивизии, полностью укомплектованные новейшими танками. 75-миллиметровые пушки немцев с длинным стволом пробивали наши Т-34 в лоб насквозь, не говоря уже о бортах. Т-34 в первый период войны показал себя превосходным танком. Он еще господствовал под Сталинградом… но под Курском уже стало ясно – не хватает мощи. У его 76-миллиметровки короткий ствол, и начальная скорость снаряда уже была слишком низкой. Чтобы побороться с той же «Пантерой», надо подойти на шестьсот-восемьсот метров. А она тебя возьмет с полутора километров, а «Тигр» с 88-миллиметровым стволом – с двух… Ну, вот попробуй подойди… Опустить руки? Сдаться?.. Мы могли взять их только количеством – потерять, но победить. Вот в чем дело-то. И нечего здесь бояться говорить об этом. Да, были ошибки. С вводом той же 5-й армии. Ведь была возможность нанести удар во фланг. Но так как задача была поставлена с самого верха, то получилось то, что получилось. Пришлось бить в бронированный лоб танковой дивизии немцев. А немцы не дураки, они воевать умели…

Работа в штабе мне изрядно надоела, я очень хотел вернуться назад, в свой корпус, даже написал рапорт. Особенно не любил эту строгость в ведении документации: за каждую ошибку, особенно в цифрах, – это ужас. Надо за весь фронт собрать, надо знать состав командиров, их биографию, заправлен ли, сколько боеприпасов, где он находится в эту минуту. Это очень трудно, особенно если со связью плохо. По радио нельзя, нужно по проводу. А по проводу не всегда работает, и значит, надо ехать. А пока доедешь, он уже изменился…

И как-то в один из дней сижу, работаю. Заходит полковник, внимательно смотрит на меня и говорит: «А ну, иди-ка сюда! Чего здесь штаны

протираешь!» Смотрю – а это мой командир полка Бриженев. Оказывается, он был ранен, лечился и вот теперь после госпиталя прибыл за назначением. Обнялись, расцеловались. Он мне говорит: «Вот, я получаю назначение. Ты, наверное, знаешь какую-нибудь хорошую бригаду». Действительно, имелась одна бригада, где буквально накануне тяжело ранило ее командира. Ну, я говорю: «Проситесь в 27-ю гвардейскую. Она под Сталинградом рубила окруженную группировку».

Через час выходит от начальника штаба бронетанковых войск с кадровиком.

– Николай, я получил бригаду. Не подскажешь, как добраться?

– На чем?

– На чем угодно, лишь бы побыстрее.

Подгоняю мотоцикл, он в коляску – и вперед.

– Я тебе бумагу пришлю, жду в бригаде!

Эта встреча сразу все перевернула во мне. Я сразу к начальнику оперативного отдела, думаю про себя: «Хули мне, молодому парню, в штабе торчать…» А начопер, подполковник, опять вскинулся: «Да ты что! Здесь тоже фронт!» Смотрю – майор, замначальника отдела кадров подмигивает:

– Коль, ты Зину-«ленинградку» знаешь?

– А как же! Через нее шифровки даю.

– Знаешь что… ты как-нибудь на виду у начопера ее поцелуй или на своем мотоцикле покатай, только чтоб он обязательно увидел.

Зина была главной радисткой Главного управления. Такая боевая, здоровая, красивая девка. Я к ней клинья подбивал, но она от меня нос воротила… Понятное дело, мой начопер – более видная партия. Это была его баба, и он на нее серьезно рассчитывал. Кстати говоря, они поженились сразу же после войны.

И у меня как-то случай все-таки подвернулся. Приехал я с передовой… а там традиция: когда на фронт приедешь, то друзья тебе кто яблок, кто трофеев, кто консервов… Ну, я делился, конечно. Разумеется, как приеду, так девки как мухи… Еще момент: после ранения в грудь я перестал курить. Поэтому вместо махры и «Беломора» получал шоколад. Все девки это знали, в том числе и его Зинка. И вот она подбегает, нагибается: «Коля, а что у тебя есть вкусненького?» А я, не слезая с мотоцикла, весь в грязи, прихватил ее – и-и-и-и подполковник мой!

Сперва он хотел меня побить. Но потом начопера отпустило: «Какого черта ты лезешь, такой-сякой!» И на утречко он вдруг предлагает: «Слушай, Коль, ну что тебе действительно здесь торчать? Ну, понятно нам «старикам» под сорок лет… Ты просился на фронт… как смотришь? Вот мы сейчас назначили командира полка, он вроде твой знакомый. Хочешь к нему? Давай я сейчас тебе капитана присвою. Чего тебе здесь делать? Ты там дашь им жару…»

Через день мне присваивают капитана, выдают аттестаты, отличную характеристику и приказ за подписью Конева. Не зря я кадровику подкидывал гостинцы с фронта. А еще через две недели в бригаде я принял 1-й танковый батальон, с которым форсировал Днепр. Я был комбатом во время «Сталинграда-2», операции под Корсунь-Шевченковским. Там немцы вырывались колоннами, а мы наматывали их на гусеницы… Они двумя колоннами перли. Надо честно сказать, что их много и убежало. Мои ротные, Ждановский и еще один, оба стали Героями Советского Союза. Март, слякоть… Давили гусеницами беспощадно. Сколько ж мы их там набили, трудно сосчитать. Одних пленных взяли восемнадцать тысяч. Говорили после войны, что пятьдесят пять тысяч мы разделали под орех. Немцы сейчас называют цифру прорвавшихся из окружения – что-то около десяти тысяч. Нам же первоначально объявили, что вышло около трех тысяч. В Корсунь-Шевченковском, на острове Коцюбинского, есть музей битвы. Там фигурирует цифра четыре тысячи солдат и офицеров. У меня осталось ощущение удивительной, необыкновенной победы. Хотя и там хватало накладок. Мы, к примеру, остались без горючего. Нас спас Ротмистров. Помню, как Конев верхом на танке носился – распутица. Вообще, мне повезло, что я был комбатом в этой бригаде.