Танковая атака
Шрифт:
– Можем возвращаться.
На обратном пути «пленный фриц» гнал свою полугусеничную каракатицу уже не так быстро – то ли жалел подвеску, то ли больше не видел смысла спешить, то ли, что представлялось наиболее вероятным, давал своему шефу время как следует обработать заместителя областного прокурора.
– Этот сто седьмой тут испокон веков торчит, – рассказывал он по дороге. – Может, еще с войны остался, а может, притащили, когда открыли полигон. И все эти годы наши бравые танкисты по нему почем зря болванками лупили. Сергей Аркадьевич, когда его обнаружили, сильно расстраивался: такую, говорит, хорошую вещь угробили! Это ж раритет, вымирающий вид, вроде своего тезки, уссурийского тигра… У него, у Сергея Аркадьевича,
– В кого? – горько отшутился Зернов.
В другое время он вряд ли упустил бы возможность полоснуть длинной очередью из овеянного грозными легендами МГ, но сейчас у него было не то настроение, да и поговорка о приносящих дары данайцах, неожиданно вспомнившись, неотступно вертелась в голове. Верное дело кончилось ничем, и произошло это во многом благодаря стараниям навязанного им с напарником прокурорского хлыща, который с ходу выложил карты на стол: подавай ему сто седьмой, и дело с концом! Сто седьмой ему предъявили, а что толку? Представлялось почти очевидным, что без одного из экспонатов коллекции господина Кулешова то дело в Верхних Болотниках не обошлось – не могло обойтись, потому что «тигр» – не жигулевская «шестерка», его не купишь на автомобильном рынке провинциального райцентра и не угонишь из соседнего двора. А тут их было целых два, и оба, вероятнее всего, в рабочем состоянии. Но, с учетом личности хозяина здешних мест, Зернов понимал, что второй шанс поближе присмотреться к его коллекции им с Самарцевым представится едва ли.
Пятнистый, как жаба, бронированный «Вилли», рокоча отполированными до блеска гусеницами, подкатил к распахнутой настежь стальной двери и остановился. Анатолий Степанович вышел из кабины и стал у входа в тоннель, молчаливо приглашая гостей проследовать восвояси тем же путем, которым они сюда пришли. Его затененное козырьком вермахтовского кепи лицо оставалось непроницаемо спокойным, уголки губ были слегка приподняты в подобии вежливой улыбки, но Зернову почему-то казалось, что внутренне этот тип от всей души потешается над ними.
Хорошо смеется тот, кто смеется последним, но в данном случае эта старая поговорка вряд ли могла служить утешением. Один раз господин Кулешов любезно пошел сыщикам навстречу, позволив осмотреть интересующий их экспонат своей уникальной коллекции многотонных стальных раритетов. Тем самым он дал понять, что скрывать ему нечего, и что никакой вины он за собой не чувствует. Разрешения на повторный визит добром от него уже не добьешься, и ни один пребывающий в здравом уме прокурор не даст санкции на обыск превращенного в военизированное загородное поместье танкового полигона ввиду полного отсутствия у его хозяина мотивов для совершения расследуемого преступления. Даже сейчас, буквально через пару дней после нападения «тигра» на захолустный провинциальный городишко, описание этого происшествия выглядит глупой байкой, а подозрение в причастности к нему господина Кулешова – пьяным бредом бесталанного сыскаря, которому просто не к кому больше прицепиться. А через неделю-другую, когда задействованные упомянутым господином связи заработают на полную катушку, высокое начальство просто махнет на это нелепое происшествие рукой: у нас в России еще и не такое случается. Вам что, заняться больше нечем?
Сопровождаемые Анатолием Степановичем, который после предложения пострелять так и не проронил ни словечка, они прошагали подземным коридором и вышли во двор. Заместитель областного прокурора уже дожидался их около машин, о чем-то дружески беседуя с
– Убедились? – отрывистым начальственным тоном осведомился он.
– Убедились, – хмуро кивнул Зернов. – «Тигр» с бортовым номером сто семь действительно имеется в наличии, и он действительно не покидал территорию полигона на протяжении многих лет. Правда, о других машинах я этого сказать не могу.
– Вот видите, – с вежливой улыбкой пропустив последнее замечание капитана мимо ушей, сказал прокурору Кулешов. – Сто седьмой – просто куча металлолома, как я вам и говорил.
– Что ж, – развел руками тот, – извините за беспокойство. Сами понимаете – государева служба!
– Об этом можете не рассказывать, – с улыбкой заверил его Кулешов, – что такое служба, я знаю не понаслышке. И извиняться не надо. Поверьте, я искренне рад вашему визиту. Даже самое нелепое обвинение может если не навредить репутации, то, как минимум, изрядно потрепать нервы. Поэтому в подобных делах нужно сразу расставлять все точки над «i» – что, надеюсь, мы с вами только что и проделали.
Зернову захотелось плюнуть с досады, но он сдержался и, развернувшись на каблуках, молча зашагал к своей машине.
Глава 6
Гараж был двухэтажный, с комнатой отдыха наверху, в которой при желании можно было переночевать, а в случае большой нужды и худо-бедно жить. Его когда-то построил отец Белого. Покойный дядя Гриша подолгу пропадал здесь даже после того, как продал свою последнюю машину – рассыпающуюся на ходу жигулевскую «пятерку». Тем, кто имел честь быть знакомым с супругой дяди Гриши Верой Матвеевной, природа его отшельничества была ясна и понятна. Андрей Решетилов такую честь имел, поскольку ходил с Белым в один детский сад, учился в одном классе, шесть лет просидел с ним за одной партой, частенько бывал у него дома и еще чаще в гараже, где дядя Гриша укрывался от своей благоверной, которую за глаза называл не иначе как Коброй.
Здесь, в гараже, они с Белым его однажды и нашли – еще теплого, но уже без пульса. Выпить – или, как он выражался, вмазать – дядя Гриша любил всегда, а после продажи своей «ласточки» почти никогда не бывал трезвым, и смерть в результате отравления техническим спиртом в его случае была всего лишь делом времени. Никто не ожидал, что Вера Матвеевна станет оплакивать безвременно ушедшего из жизни супруга, но всплакнуть, и очень горько, он ее все-таки заставил – правда, не на похоронах, а несколько позже, когда, попытавшись продать гараж, сия почтенная дама обнаружила, что тот ей вовсе не принадлежит. Оказалось, дядя Гриша оставил оформленное по всем правилам, нотариально заверенное завещание, по которому упомянутое строение отходило к его единственному сыну – то бишь, к Белому. Столкнувшись с таким неожиданным коварством, Вера Матвеевна буквально осатанела и во всеуслышание грозилась спалить «чертов гадючник». Никто не удивился бы, если бы она так и сделала, предварительно поместив туда выкопанное из могилы тело супруга, но дело, к счастью, ограничилось одними угрозами.
Позже, уже вернувшись из армии, Андрей Решетилов понял, что иначе, наверное, и не могло быть: тот, кто собирается устроить поджог, не кричит об этом на каждом углу. Крики и угрозы для того и нужны, чтобы сорвать злость, выпустить пар. А если действительно хочешь сделать так, чтобы твоему обидчику небо показалось с овчинку, надо помалкивать, как бы тебя ни распирало, и копить желание поквитаться, как трудовую копейку – авось, со временем накопится достаточно для настоящей, достойной упоминания мести.