Тантра - высшее понимание

Раджниш Бхагаван Шри

Ночью вы видите сновидения, вы забываете о своем мире бодрствования. В очень глубоком сне вы забываете и мир бодрствования и мир сновидений. Утром начинает существовать мир бодрствования, вы забываете о своих сновидениях и своем сне. Но постоянным остается одно — вы. Кто помнит сны? Кто утром говорит: «Я видел сон вчера ночью»? Кто утром говорит: «Я спал очень крепко прошлой ночью, без всяких сновидений»? Кто?

Должен быть свидетель, который стоит в стороне, который всегда стоит в стороне и наблюдает. Проходит бодрствование, проходят сновидения, приходит глубокий сон, а кто-то стоит в стороне и наблюдает.

Только это реально, потому что оно существует в каждом состоянии. Другие состояния исчезают, но оно должно присутствовать в каждом состоянии,

это единственное постоянное в вас. Стремитесь приблизиться к этому свидетелю. Становитесь все более бдительным, все более свидетелем. Вместо того чтобы быть актером в мире, будьте свидетелем, будьте зрителем. Все остальное сновидение, только видящий сны подлинен. Он должен быть подлинным, иначе, откуда же возьмутся сны? Он - основа; иллюзии могут возникать, только если есть он. И как только вы вспомните, вы начнете смеяться. Что за жизнь была без вспоминания? Вы как пьяный двигались из одного состояния в друге, по течению, неизвестно куда, плывя без направления.

Тьма веков не может скрыть блистающего солнца;

Долгие кальпы сансары...

Много, много веков, эонов этого мира кальп... никогда не смогут скрыть ума сияющего света. Он всегда есть, — это само ваше бытие. Хоть слова произносят, чтобы объяснить пустоту, пустота как таковая никогда не может быть выражена. Хотя мы говорим: «ум ясен как свет», он за пределами слов и символов.

Полезно будет понять одну вещь. Есть три подхода к действительности: один из них эмпирический, подход ученого — эксперимент и эксперименты с предметным миром, не принимайте ничего, пока это не подтверждено экспериментом. Есть и другой подход — логический. Логический ум не экспериментирует: он просто мыслит, рассуждает, находит за и против, и делает выводы усилием ума, рассудком. И есть, наконец, третий подход — метафорический, подход поэзии и религии. Итак, существует три подхода, три измерения, в которых человек постигает действительность.

Наука не может выйти за пределы объекта, поскольку сам подход создает ограничения, наука не может выйти за пределы внешнего, поскольку эксперименты возможны только с внешним, философия, логика не могут выйти за пределы субъективного, поскольку это усилие ума, которое вырабатывается в вашем же уме.

Вы не можете растворить ум, вы не можете выйти за его пределы. Наука предметна. Философия и логика субъективны. Религия идет дальше, поэзия идет дальше: это золотой мост, соединяющий объект с субъектом. Но в таком случае все превращается в хаос — конечно, очень творческий; в самом деле, там, где нет хаоса, нет творчества. Но тогда все становится нераспознаваемым, различия исчезают.

Я сказал бы это следующим образом. Наука — это подход днем, в яркий полдень; все ясно различимо, имеет границы и хорошо видны различия. Логика это ночной подход; брести во тьме лишь при поддержке ума, без всяких экспериментов, просто думая. Поэзия и религия — это подходы в сумерки, как раз в промежутке: день угас, исчезла яркость полдня, предметы не так ясны и различимы. Ночь еще не окутала все. День и ночь встречаются в мягких сумерках: ни белых, ни черных. Очертания встречаются и сливаются. Все не различимо, все является чем-то другим.

Это метафорический подход. Вот почему поэзия говорит метафорами — а религия это высочайшая поэзия, религия говорит метафорами. Помните, что эти метафоры не следует понимать буквально, иначе вы ничего не поймете. Когда я говорю «внутренний свет», не воспринимайте это буквально. Когда я говорю: «внутреннее — это свет», это метафора. Я на что-то указываю, но не определяю, не разграничиваю; что-то от природы света, не обязательно свет, — это метафора.

Здесь возникает проблема, потому что религия говорит метафорами, она не может говорить иначе. Если бы я побывал в другом мире и видел цветы, которые не существуют на этой земле, а затем, вернувшись к вам, стал бы рассказывать об этих цветах, что бы я сделал? Я был бы вынужден использовать метафоры и сравнения. Я сказал бы: «как розы» — но они не розы; иначе, зачем говорить: «как розы», проще сказать «розы». Но они не розы, они обладают другим качеством. «Как» означает, что я пытаюсь соотнести мое понимание с вашим пониманием этого мира — отсюда

сравнения и метафоры. Вы знаете розы, но вы не знаете тех цветов из другого мира. Я знаю те цветы из другого мира, я пытаюсь рассказать вам что-то о том мире, поэтому я говорю, что они похожи на розы. Не сердитесь на меня, когда вы достигнете другою мира и не найдете там роз. Не тащите меня в суд, потому что я никогда не говорил этого буквально. Я указывал лишь на качество розы; это был лишь жест, палец, указывающий на луну. Но не хватайтесь за палец, палец не существенен — смотрите на луну и забудьте о пальце. В этом заключается смысл метафоры; не держитесь за метафору.

Многие люди запутываются в темноте из-за этого: они цепляются за метафоры. Я говорю о внутреннем свете — немедленно, через несколько дней ко мне начинают приходить люди и говорить: «Мы видим внутренний свет»; они нашли розы в другом мире, в котором они не существуют. Из-за этого метафорического языка у многих разыгрывается воображение.

П.Д.Успенский придумал слово «имажинационный». Когда кто-нибудь говорил, придя к нему, о своих внутренних переживаниях: «Кундалини пробудилась, я видел внутренний свет в голове; чакры открываются», он немедленно останавливал говорящего, и произносил: «имажинационный». Его спрашивали, что такое имажинационный? Он отвечал: «Болезнь воображения», и добавлял: «Перестаньте! Вы стали жертвой».

Религия говорит метафорами, иначе говорить невозможно, потому что религия говорит о запредельном. Она пытается найти сравнения в этом мире. Она употребляет слова, которые не соответствуют, но эти несоответствующие слова — единственные доступные и ими приходится пользоваться.

Поэзию легко понимать, религию — трудно, потому что вы уже знаете, что поэзия — это воображение, и не возникает никаких трудностей. Вы легко понимаете науку, потому что вы знаете, что она не воображение, а эмпирический факт. Поэзию вы понимаете легко, вы знаете, что это поэзия, всего лишь поэзия — воображение. Прекрасно! Вы наслаждаетесь ею — это выдумка.

А что же делать с религией? Ведь религия это высочайшая поэзия. И она — не воображение. Уверяю вас, она столь же эмпирична, как и наука, но она не может пользоваться научными терминами, они слишком объективны. Она не может пользоваться философскими терминами, они слишком субъективны. Ей приходиться пользоваться чем-то, что не является ни тем и не другим, ей приходится пользоваться чем-то, что объединяет обеих - и она пользуется поэзией.

Религия — это высочайшая поэзия, поэзия по существу. Нельзя найти более великого поэта, чем Будда. Правда, он никогда не пытался писать стихи. Вот я здесь с вами; я поэт; но я не сочинил ни единого стихотворения, даже хайку, но я постоянно говорю метафорами. Я все время пытаюсь перебросить мост через провал, разъединяющий науку и философию. Я стараюсь создать у вас ощущение целого, не разделенного. Наука — одна половина, философия — другая. Что же делать? Как дать вам ощущение целого? Если вы погрузитесь в философию, вы придете к тому же, к чему пришел Шанкара. Он говорил: «Мир иллюзорен, он не существует — существует только сознание». Это слишком односторонне. Если вы присоединитесь к ученым, вы придете к тому, к чему пришел Маркс. Маркс и Шанкара две противоположности. Маркс говорит: «Нет сознания — существует только мир». А я знаю, что оба правы и оба неправы. Оба правы, потому что говорят половину правды, и оба неправы, потому что отрицают другую половину. Но что делать, если нужно говорить о целом? Поэзия — единственный способ, метафора — единственный выход. Запомните это: хоть слова говорят, чтоб пустоту объяснить, словами пустоту не выразить.

Вот почему мудрецы настаивают «То, что мы говорили, не может быть сказано. Оно невыразимо, а мы пытаемся выразить его». Они всегда подчеркивают это, потому что существует опасение, что их поймут слишком буквально. Пустота — есть пустота в том смысле, что от вас ничего не останется в ней; но в другом смысле пустота — не пустота, потому что Целое заполнит ее — пустота станет самым совершенным наполненным явлением.

Что же делать? Когда вы говорите «пустота», ум считает, что нет ничего; тогда зачем беспокоится? Когда вы говорите, что это не пустота, а самое совершенное существование, ум охватывает тщеславие: как стать самым совершенным существом — и тогда появляется ЭГО.