Тараф
Шрифт:
– Что-то у меня в последнее время плохо с хорошими новостями.
Иза помолчала.
– У меня тоже. А в Каушаны пусть с тобой едет твоя Елена Ужасная. У нее и полицейское удостоверение есть.
Жена работала в паспортном столе. Служебное удостоверение и в самом деле с надписью: «Министерство внутренних дел».
– Она не поедет.
– Не соизволит мужа сопроводить? Алисы же сейчас нет дома.
Валерий помедлил.
Все равно ведь надо ей когда-то сказать.
– Мы теперь живем раздельно
– Ой!
Иза застыла с раскрытым ртом.
– Вэй, – буркнул Деметер, много раз слышавший от Изы еврейское выражение «ой вэй», означающее, как известно, досаду, расстройство, раздражение, недовольство, разочарование, недоумение, а у Изы также иронию и много чего ещё.
– Валер, подожди, мне надо переодеться.
Иза побежала в кабинет детектива. К нему примыкала небольшая смежная комната, в которой стоял диван, стол и шкафы с одеждой Валерия и Изы. Сыщику в дни слежки постоянно надо переодеваться. Как и женщине, только ей в любые дни.
Валерий подумал, что у Изы что-то связанное с месячными, потому и настроение плохое, и поведение странное.
Помощница детектива, выйдя из комнаты с каким-то пакетом в руках, сначала пробежала в туалет. Вернувшись, плюхнулась в своё крутящееся кресло. Одета была в дорогой брючный костюм.
– В честь чего это ты так нарядилась по-деловому?
Иза отмахнулась от вопроса.
– Когда у вас произошел разрыв?
Деметер нехотя ответил, что в субботу.
– Понятненько. Конечно, ни к какой другой женщине ты не уходишь, уходишь просто так.
– Почему это ты так уверена?
– Ой, Валера. Всё бытие твое у меня перед очами. Если бы у тебя кто появился, сто раз бы заметила. Как я только за пять дней не догадалась, дурочка? Это я просто расконцентрировалась, потому что грустила.
Она на тебя смотрит, как на пьяного ребенка. И стала ненормально веселая.
Валерий угрюмо заметил:
– Но сейчас-то ведь развлечение подвалило – мой развод. Грусть прошла.
– Честно говоря, да! Прошла!
Иза засмеялась и смеялась почему-то дольше, чем обычно это делают в ходе бесед. Прямо-таки зашлась в смехе.
– У нас в угрозыске сотрудник был, Рудик Дитерле, немец. Говорил, в немецком языке есть слово Schadenfreude.
– Ой, Валер, у тебя сегодня день лингвистики. То эсперанто, то немецкий. И что твоё слово значит?
– Радость по поводу чужого несчастья. В которой ты сейчас по самые уши.
Иза подергала себя за уши.
– Ладно, Деметер. Сейчас будем пить чай, и я тебе скажу жестокие, но правдивые слова, которые тебе, кроме меня, сказать некому.
– Чай давай, слов не надо.
Слова Иза, однако, сказала все, которые хотела.
– Несчастье в этой ситуации, Валера, по-настоящему только для твоей дочки. Которая будет жить без отца и которую мамаша воспитает в своём духе. Виноват в случившемся ты сам. Ты не на той женился, Валерик. Конечно, это не совсем твоя вина – так судьба у тебя сложилась. Ты ведь не такой, как наш Гриша Казаков. Ты очень увлекался своей милицейской службой, девушек у тебя до свадьбы было мало, понимать их ты не научился. И женила тебя на себе первая же… – Иза сделала паузу, – финтифлюшка с кукольным личиком, которая этого захотела.
Иза встала из-за стола. Говорила, расхаживая по приемной, распалилась.
– Она тебя никогда по-настоящему не любила. Она тебе не подходила. Тебе женщины-то на самом деле нравятся другого типа! Другого телосложения, если уж на то пошло. Она же на моль похожа! Белёсая, плоская, подлая. И прокуренная! Хотя ты сам некурящий.
Про любовь – это девчоночьи сопли. Но про курение…
– Одна сударыня об другой сударыне завсегда самые наилюбезнейшие слова сказать сможет.
– Лескова, что ли, читал в отсутствие клиентов? Остроумно, но здесь не тот случай. Я, когда семь лет назад ее увидела, обмерла: как парню-то не повезло! И кончилось у тебя с ней так, как я и предвидела. Я же понимаю, что произошло.
Иза снова наполнила Валерию чашку с чаем, не спрашивая нужно ли это ему.
Деметера охватило раздражение.
– Что ты там еще напонимала?
– Я ведь многому от тебя научилась за эти восемнадцать месяцев. Например, замечать и сопоставлять детали.
– И нос в чужие дела совать. Что насопоставляла?
Иза откусила от конфеты, прихлебнула чаю.
– Элементарно, Ватсон. Ты мне звонил по поводу поездки в Каушаны позавчера поздним вечером. АОН [9] показал твой домашний номер. Следовательно, после субботнего разрыва ты по-прежнему живешь в своей квартире. То есть Елену ты выгнал. И по какой же причине мужчина со спокойным характером (хотя и весьма нудным, конечно), а притом еще и образцово-показательный супруг, может выгнать из дома мать своей дочери?
9
АОН – автоматический определитель номера. В середине 1992 года, когда происходит действие романа, АОНы в бывшем СССР еще были редкостью.
Иза доела конфету.
– Кстати, я причастна к случившемуся.
Валерий вздрогнул.
– Что!?
Иза снова встала, прошлась по приемной, остановилась, сунув руки в карманы брюк.
– Ты позвонил из Кишинева ей на работу днем в пятницу. Не дозвонился, и времени дозваниваться у тебя не было. Ты связался со мной и попросил ей передать, что вернёшься на день раньше. Ей больше не звонил, зная мою исполнительность. Но я твою просьбу, извини, проигнори-и-ровала, – Иза ехидно улыбнулась, – по причине личных неприязненных отношений с Деметер Еленой Васильевной. О том, что ты приедешь на день раньше, она не знала. Ты неожиданно нагрянул и попал в водевильную ситуацию. Вот и итог твоего семилетнего брака.