Тарантул (Тарантул 3)
Шрифт:
– Ничего, Мишка. Щека, понимаешь, засохла, смеяться не дает, саднит.
– Повидались – и хватит.
– Степа, ты не сердись… Наклонись поближе, – попросил Вася и, когда приятель присел возле изголовья, продолжал: – У меня к тебе просьба. Сделаешь?
– Ясно, сделаю.
– Матка, понимаешь, одна, а я окна не утеплил. Надо фанерки к раме прибить поплотней и газетой
– О чем говорить? Гвозди у меня есть.
– Так сделаешь, Степа? Холодно ей.
– Сегодня же сделаю.
– Ну спасибо, – закончил Вася, но не выдержал и продолжал: – Слушай… А как ее зовут?
– Кого?
– А это девочку, продавщицу?
– Ну что вы, в самом деле, выдумали! – с возмущением сказал Степа. – Мало ли в Ленинграде продавщиц! Какое мне дело до них!
Начала разговора Миша не слышал, но, когда Степа стал отрицать очевидную истину, решил вмешаться:
– Подожди, подожди! А на прошлой неделе кто тележку тянул по Большому? Пристяжкой.
– Какую тележку?
– С продуктами в «красные кирпичики».
– Ну так что?
– Ничего. Против фактов не попрешь, дорогой товарищ.
Теперь Степе ничего не оставалось, как только безнадежно махнуть рукой и отойти от кровати. Отрицать было бесполезно. На прошлой неделе он действительно помогал Кате везти в магазин продукты, и, значит, Мишка их видел.
13. УТРОМ
Константин Потапыч проснулся, но не сразу сообразил, где находится. Тепло, сухо, светло, и покрыт он не шинелью, а ватным одеялом. Спал он крепко.
«Куда это меня занесло?» – подумал майор, вытирая ладонью губы.
Почувствовав гладкую кожу бритого подбородка, сразу все вспомнил. В гостях! Вчера он якобы приехал в Ленинград с Большой земли и под фамилией Мальцева остановился у знакомого химика. Как же его зовут? Сергей Дмитриевич Завьялов. Сам хозяин в командировке, а здесь живут его дети, Коля и Аля. Вечером он был в бане, потом побрился и около восьми часов лег спать.
А сколько сейчас?
Константин Потапыч вытащил из кармана пиджака, висевшего на стуле, часы и посмотрел.
Батюшки! Одиннадцать! Сколько же он спал? Шестнадцать часов.
Пора вставать. Но ему дали отпуск до завтрашнего дня, и надо им воспользоваться. Можно поваляться часок-другой. В кровати так тепло и приятно.
В квартире полная тишина. Никаких признаков жизни. А ведь здесь он не только затем, чтобы валяться на кровати. Иван Васильевич уговорил его пожить с ребятами два дня и устроить им что-то вроде экзамена, посмотреть, как они будут себя вести в его присутствии.
«Ну что ж, пока все идет хорошо, – думал майор. – Встретили меня сдержанно, но приветливо. Не смутились, не суетились. Коля проводил до бани и ушел в училище, а Аля вечером напоила чаем. Хорошая девочка! Самостоятельная, заботливая. Настоящая хозяйка. Вот если бы и моя была такой, – с грустью подумал Константин Потапыч, невольно сравнивая Алю со своей избалованной, капризной дочерью, которая ничего не умела и не желала делать. Сейчас она эвакуирована со школой и живет за Уралом. – Как-то она там?»
…Миша давно сидит над учебниками. Глаза бегают по строчкам, но из всего прочитанного не запомнилось ни одного слова. Дверь в комнату приоткрыта, и он напрягает слух, чтобы не пропустить момент, когда встанет гость.
Сколько же можно спать?
Томительно тянется время. Наконец скрипнула дверь, и послышалось шарканье ног. Гость прошел в ванную комнату. Плеск воды, фырканье доносились ясно.
«А что он делал в комнате, как одевался, этого было не слышно, – подумал Миша. – Надо, чтобы дверь в его комнату закрывалась неплотно. Петлю, что ли, сломать?»
Через несколько минут раздался голос:
– А дома кто-нибудь есть?
– Есть! – отозвался Миша, выходя в переднюю.
– Такая тишина. Я уж думал, что все ушли, бросили меня одного. Привет моряку! Как успехи?
– Ничего, – сдержанно ответил Миша, здороваясь с гостем. – Проходите в гостиную, Григорий Петрович. Аля там оставила завтрак. Долго вы спали!
– Да-а… Я и сам поразился. Шестнадцать часов спал, как сурок.
Они прошли в гостиную. На столе стоял чайник, накрытый стареньким, но ярко раскрашенным петухом, сшитым из лоскутков и ваты. Нарезанный хлеб и консервированная колбаса были аккуратно разложены на тарелках.
– Смотрите, как она это все заботливо! – похвалил гость. – Прелестная хозяйка… Гордитесь своей сестрой, Коля! А где она сама?
– В школе. Остыл, наверно, – сказал Миша и, подняв «петуха», потрогал чайник.
– Ничего, ничего, – остановил его гость. – Очень горячий я не пью. От горячего чая, говорят, всякие неприятности в желудке развиваются. Язвы, колиты… Вы замечали, Коля, что животные горячего не пьют и не едят? Кошки, например, собаки?
– Да. Это я видел.
– Вот, вот. Кошки очень любопытно обращаются с горячим кусочком мяса или рыбы. Лапкой пробуют, катают его и ждут, пока остынет. А почему? Их ведь никто не учил… Это природа. Природа – великое дело. Человечество оторвалось от природы, и поэтому много всяких неприятностей, – назидательно говорил гость, наливая себе чай и усаживаясь за стол. – Зубы портятся раньше времени, глаза; волосы вылезают… Сколько лысых развелось! Про болезни я уж не говорю. А все дело в том, что от природы оторвались.
Миша, как и в первый раз, слушал Мальцева с некоторым недоверием. Ему казалось, что враг должен говорить и думать как-то иначе.
«До чего хитер! Высказывает дельные вещи, чтобы в доверие войти», – решил он.
Мысли о природе не были новостью для Миши. Николай Васильевич тоже любил говорить о природе и порицал всякие излишества.
– Коля, а трамваи у вас ходят, как и раньше? – спросил гость. – По тем же направлениям?
– Да-а… – неуверенно ответил Миша. – Где можно, там и ходят.
– А где можно?
– Наверно, где не очень опасно. В западном направлении и в северном ходят, как и раньше, а в восточном… Я точно не знаю… Там же фронт.
– Понимаю. Мне нужно кой-куда съездить, кое-кого повидать.
– А куда?
Гость пристально посмотрел на юношу, и, как показалось Мише, глаза у него при этом заблестели. Не то ему стало смешно, не то он рассердился.
– Если хотите, я могу проводить, – предложил Миша. – Вы город совсем не знаете?
– То есть как не знаю? В Ленинграде я бывал много раз.