Тарас Шевченко - крестный отец украинского национализма

В начале 90-х пришла пора перечитать Тараса Шевченко. Не то, чтобы душа просила. Скорее - напротив. После изучения в школе ничего такого она больше не просила. Но слишком уж часто и назойливо зазвучали ежедневно со всех сторон это имя и его строки. Да еще однажды ныне покойный поэт и журналист Петр Шевченко сказал: перечитал Кобзаря и кроме критики не нашел никакого позитивного идеала; разве что «Садок вишневий коло хати…».

Захотелось перечитать и составить свое цельное представление об этой фигуре. И вот читаешь том за томом, а там всплывает тако-о-е… Такое, что в годы безбожия вполне укладывалось в революционный пафос классовой ненависти и борьбы. Но для тех, кто узнал Евангелие - это уже не приемлемо. И более того: вызывает активное отторжение. Как не приемлем и дух ненависти межнациональной.

Именно про этот антихристианский дух творчества Шевченко великий Гоголь сказал: «Дегтю много». Об этой оценке творчества «великого Кобзаря» украинцам не сообщают ни в средней, ни в высшей школе. А это должен знать каждый «національно свідомий» гражданин Украины.

Дело было так. В 1851 году молодой писатель Г.П. Данилевский и профессор Московского университета О.М. Бодянский посетили Н.В. Гоголя (1809 - 1852). Описание визита находим в работе Данилевского «Знакомство с Гоголем»:

«А Шевченко?
– спросил Бодянский. Гоголь на этот вопрос с секунду помолчал и нахохлился. На нас из-за конторки снова посмотрел осторожный аист. «Как вы его находите?» - повторил Бодянский.
– «Хорошо, что и говорить, - ответил Гоголь: - только не обидьтесь, друг мой… вы - его поклонник, а его личная судьба достойна всякого участия и сожаления…» - «Но зачем вы примешиваете сюда личную судьбу?
– с неудовольствием возразил Бодянский; - это постороннее… Скажите о таланте, о его поэзии…» - «Дегтю много, - негромко, но прямо проговорил Гоголь; - и даже прибавлю, дегтю больше, чем самой поэзии. Нам-то с вами, как малороссам, это, пожалуй, и приятно, но не у всех носы, как наши. Да и язык…» Бодянский не выдержал, стал возражать и разгорячился. Гоголь отвечал ему спокойно. «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, - сказал он, - надо стремиться к поддержке и упрочнению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня - язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров. А вы хотите провансальского поэта Жасмена поставить в уровень с Мольером и Шатобрианом!» - «Да какой же это Жасмен?» - крикнул Бодянский: - «Разве их можно равнять? Что вы? Вы же сами малоросс!» - «Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, - продолжал Гоголь, останавливаясь у конторки и опираясь на нее спиной, - нетленная поэзия правды, добра и красоты. Я знаю и люблю Шевченко, как земляка и даровитого художника; мне удалось и самому кое-чем помочь в первом устройстве его судьбы. Но его погубили наши умники, натолкнув его на произведения, чуждые истинному таланту. Они все еще дожевывают европейские, давно выкинутые жваки. Русский и малоросс - это души близнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение, одной в ущерб другой, невозможно. Нет, Осип Максимович, не то нам нужно, не то. Всякий, пишущий теперь, должен думать не о розни; он должен прежде всего поставить себя перед лицо Того, Кто дал нам вечное человеческое слово…» Долго еще Гоголь говорил в этом духе. Бодянский молчал, но очевидно, далеко не соглашался с ним. «Ну, мы вам мешаем, пора нам и по домам!» - сказал, наконец, Бодянский, вставая. Мы раскланялись и вышли. «Странный человек, - произнес Бодянский, когда мы снова очутились на бульваре, - на него как найдет. Отрицать значение Шевченко! Вот уж, видно, не с той ноги сегодня встал». Вышеприведенный разговор Гоголя я тогда же сообщил на родину близкому мне лицу, в письме, по которому впоследствии и внес его в мои начатые воспоминания. Мнение Гоголя о Шевченко я не раз, при случае, передавал нашим землякам. Они пожимали плечами и с досадой объясняли его посторонними, политическими соображениями, как и вообще все тогдашнее настроение Гоголя.»

И сегодня не все наши земляки согласятся с Гоголем. Так прав он был или нет? Ответ каждый сможет найти в самом творчестве Шевченко. Ведь если бочку меда портит ложка дегтя, то что происходит с творчеством поэта, когда в нем «дегтя больше, чем поэзии»? Этот деготь проникает всюду. Скрыть запах невозможно, о чем бы ни зашла речь. Вот лишь один хрестоматийный пример. Во всех школах Украины десятилетиями заучивают наизусть «Заповіт», где черным по белому написано:

Як понесе з України У синєє море Кров ворожу… отойді я І лани, і гори - Все покину і полину До самого Бога Молитися… а до того Я не знаю Бога. (1845)

Ни один христианин не выставляет Господу таких диких кровожадных предварительных условий, чтобы начать молитву (т.е. разговор с Богом). Да и вообще никаких условий не выдвигает. А напротив, говорит в своей молитве: «Отче наш!… Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли…».

И после такого «Завещания» нам говорят о христианстве его автора? И такие «шедевры» заставляют заучивать наших детей? Да, заставляют. Это называется патриотическим воспитанием. Но очевидно, что можно быть украинцем и испытывать здоровое отвращение к подобному «творчеству». Нельзя быть христианином и соглашаться с тем, кто нарушает евангельские заповеди.

Иисус сказал: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь» (Мф. 22, 37). Но только не для нашего героя. Для него она - не первая и не главная. Есть ценности поважнее:

Я так її, я так люблю Мою Україну убогу, Що проклену святого Бога, За неї душу погублю! (1847)

Вот пример извращенной логики. Как можно любить Украину и проклинать источник ее бытия? Что за бессмыслица? Святые отцы еще в первые века христианства изображали отношение человека и Бога в виде окружности. Точки окружности символизируют людей, а ее центр - Бога. Очевидно, что любая точка существует только благодаря центру. Вот так же любой человек своим бытием обязан Богу. Поэтому первая заповедь христианина - любовь к Богу, а вторая - любовь к ближнему. И вот приходит человек, который якобы так любит Украину (а это меньше одного процента окружности), что ради нее проклянет Господа Вседержителя (центр окружности). Это все равно, что любить желуди и подрывать корни дуба, с которого они падают. Этим и занимался наш кобзарь в течение всей жизни.

Да существует ли Он для Шевченко вообще?

…Нема Господа на небі! А ви в ярмі падаєте Та якогось раю На тім світі благаєте? Немає! немає! Шкода й праці… (1844) Не завидуй же нікому, Дивись кругом себе: Нема раю на всій землі, Та нема й на небі… (1844)

Итак, рая нет. Но Бог все-таки существует (как это возможно - пойми, кто сможет!). И Он объявляется сообщником человеческих преступлений. Логика простая: «Каин убил Авеля. Кто виноват? Правильно: Создатель». Железная логика (или скорее дубовая?).

В 1844 году Шевченко пишет:

 Пошлем душу аж до Бога;  Його розпитати,  Чи довго ще на сім світі  Катам панувати?  Чи Бог бачить із-за хмари  Наші сльози, горе…  Може й бачить, та помага,  Як і оті гори…

Через год продолжает:

 Не нам на прю з тобою стати!  Не нам діла твої судить!  Нам тільки плакать, плакать, плакать,  І хліб насущний замісить  Кровавим потом і сльозами.  Кати знущаються над нами,  А правда наша п'яна спить.  Коли вона прокинеться?  Коли одпочити  Ляжеш, Боже утомлений?  І нам даси жити!

Постепенно Господь превращается в главного обвиняемого:

Боже! Боже! Даєш волю І розум на світі, Красу даєш, серце чисте… Та не даєш жити. (1847)

Всеведущий поучает Создателя:

Бог не знає, що діється В нас на Україні. А я знаю…

Помещики грешат напропалую,

А Бог куняє. Бо се було б дивно, Щоб чути, бачить - і не покарать. Або вже аж надто долготерпеливий… А Бог хоч бачить, та мовчить, Гріхам великим потурає…

Шевченко проклинает людей, проклинает Бога и обвиняет в этом… Его же:

Чому Господь не дав дожить Малого віку у тім раю. Умер би, орючи на ниві, Нічого б на світі не знав. Не був би в світі юродивим, Людей і Бога не прокляв!

Богоискательство продолжается:

Шукаю Бога, а находжу Таке, що цур йому й казать… (1848) … талану Господь не дав… А може, й дав, та хтось украв, І одурив Святого Бога. (1849) … Не благай, бо пропаде Молитва за Богом. Не поможе милий Боже, Як то кажуть люди… … Нема слов В далекій неволі! Немає слов, немає сльоз, Немає нічого. Немає навіть кругом тебе Великого Бога! (1850)