Тараумара
Шрифт:
Итак, они поднимаются, совершают поклоны, о которых я говорил, одни — как инвалиды на костылях, другие — как сломанные автоматы. Они перешагивают границу круга. Но вот, выйдя из круга, буквально в метре от него, эти жрецы, ходившие между двумя солнцами, вдруг снова становятся людьми, т. е. низменными организмами, которым надо очиститься, ритуал подводит их к этому. Они, эти жрецы, ведут себя как землекопы, как чернорабочие, созданные для того, чтобы мочиться и опорожняться так, словно вынули затычку из бочки. Они мочатся, пускают газы и испражняются с ужасным грохотом; слыша это, можно
Из трех колдунов, которые были тут, двое, поменьше ростом и комплекцией, получили право держать в руках рапу только три года назад (ибо право пользоваться рапой надо заслужить: на этом-то праве и зиждется весь аристократизм касты колдунов Пейотля у индейцев племени тараумара); третий колдун пользуется этим правом уже десять лет. Он был старшим в ритуале и, должен сказать, он лучше всех писал, да и пукал гораздо энергичнее и громче всех.
И он же, преисполненный гордости за этот способ грубого очищения желудка, несколькими минутами позже начал плевать. Он стал плевать после того, как вместе со всеми нами выпил Пейотль. Поскольку двенадцать фаз танца были закончены и вот-вот должна была заняться заря, нам передали растертый Пейотль. похожий на густую похлебку; перед каждым из нас была выкопана новая ямка, чтобы собирать наши плевки, которые после принятия Пейотля становились священными.
«Плюй, — сказал мне танцор, — но постарайся попасть на самое дно ямки, если получится, потому что ни одна частица Сигури не должна больше появиться на поверхности».
Старший колдун во всем своем снаряжении выдал самый обильный плевок с огромным сгустком соплей. И все другие колдуны и танцор, собравшись в кругу, выразили ему свое восхищение.
Отплевавшись, я провалился в сон. Танцор не переставая ходил передо мной туда и обратно, кружась и выкрикивая «Великолепно!», потому что он понял, что этот крик мне нравится.
«Поднимайся, человек, поднимайся», — вопил он при каждом повороте, все более и более бесполезном.
Меня разбудили и, шатающегося, для окончательного выздоровления подвели к кресту, где колдуны заставляли рапу вибрировать прямо на голове пациента.
Затем я принял участие в ритуале воды, ударах по черепу — взаимное излечение такого рода практикуется здесь — и в преобильных омовениях.
Они произносили надо мной странные слова, обрызгивая меня водой, потом стали нервно обрызгивать друг друга, т. к. смесь маисовой водки и Пейотля начала действовать.
И этими последними жестами танец Пейотля закончился.
Суть танца Пейотля заключается в рапе — деревяшке, вымоченной нужное время и впитавшей тайные соли земли. Именно в этой длинной и изогнутой палочке содержится целительное действие ритуала, такое сложное, такое недоступное, что его надо преследовать, словно дичь в лесу.
В возвышенной части мексиканской Сьерры, говорят, есть уголок, где эти рапы водятся в изобилии. Они дремлют, поджидая, когда их обнаружит Предопределенный Человек и заставит их выйти в день.
Когда колдун тараумара умирает, ему гораздо труднее расстаться со своей рапой, чем со своим телом; а его потомки и все его близкие уносят рапу и хоронят ее в священном уголке леса.
Индеец тараумара, ощутивший в себе призвание к тому, чтобы научиться обращаться с рапой и исцелять, в течение трех лет на время Пасхи уходит в лес и проводит там одну неделю.
Говорят, что именно там Невидимый Хозяин Пейотля беседует с ним вместе со своими девятью помощниками, и что он передает ему секрет. И индеец выходит оттуда с рапой, уже надлежащим образом вымоченной.
Срезанная в лесу на теплых землях, серая, как железная руда, она по всей длине покрыта зарубками, а на обоих ее концах нанесены знаки — четыре треугольника с одной точкой для Мужского Начала и с двумя точками — для Женского Начала обожествленной Природы.
На рапе столько зарубок, сколько лет было колдуну, когда он получил право манипулировать ею и стал мастером, который может применять против злых духов заклинания, разделяющие Элементы на четыре части.
Но именно в эту область таинственной традиции мне и не удалось проникнуть. Похоже, колдуны Пейотля и впрямь чем-то овладевают за те три года, что они ходят в лес.
Тут есть тайна, которую колдуны тараумара ревниво хранят до сих пор. О том, что они еще приобрели, что они, можно сказать, открыли для себя, ни один индеец тараумара, не входящий в аристократию племени, похоже, не имеет ни малейшего понятия. А что касается самих колдунов, то они в этом отношении абсолютно немы.
Что же это за особое слово, забытый пароль, передает им Хозяин Пейотля? И почему им необходимо три года, чтобы достичь умения обращаться с рапой, и это обращение, следует заметить, забавно напоминает врачебную аускультацию.
Что же все-таки они вытягивают у леса, и что лес так медленно им выдает?
Что, наконец, происходит с ними такого, что не содержится в видимых инструментах ритуала, и что ни буравящие слух крики танцора, ни его танец, неизбывно возвращающийся к началу, словно неуравновешенный маятник, ни круг, ни костер внутри круга, ни кресты с зеркалами, в которых порой отражаются искаженные головы колдунов, чтобы тут же исчезнуть в пламени костра, ни говор ночного ветра, который дует на зеркала, ни песня колдунов, укачивающих свои рапы, эта удивительно нежная и беззащитная песня, — не способны объяснить?
Они уложили меня прямо на землю, у комля огромного ствола, на котором восседали все три колдуна в промежутках между танцами.
Я был уложен внизу, так, чтобы на меня падал ритуал и чтобы огонь, песни, крики, танец и сама ночь, как оживший, очеловеченный свод, кружились надо мной. Итак, был этот грохочущий свод, эта материальная составляющая, крики, различные звуки, интонации, шаги, песни. Но надо всем этим, поверх всего этого — такое впечатление постоянно возникало — что за всем этим, и вдобавок ко всему этому, и поверх всего этого скрывалось еще кое-что: Сущность.