Тарнсмены гора (трилогия)
Шрифт:
Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал - не знаю, но когда проснулся то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот. Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом. Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это
– Давай, я помогу тебе, - сказал женский голос.
Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене. Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы я мог снова сесть прямо.
Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия. Волосы - коричневые с красноватым оттенком - были стянуты сзади грубым шнурком.
Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
– Да, - стыдливо сказала она, - на мне камиск.
– Ты очень красива, - сказал я.
Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука. Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
– Они жестоки, - сказала она.
И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
– Спасибо, - сказал я.
Она улыбнулась и сказала:
– Никто не благодарит рабыню.
– Я думал, что в Тарне все женщины свободны, - сказал я, кивком показывая на ее ошейник.
– Меня не будут держать в Тарне, - ответила она, - меня отошлют на Большие Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
– Что за преступление ты совершила?
– Я изменила Тарне.
– Ты участвовала в заговоре против трона?
– Нет, - сказала она, - я полюбила мужчину.
Я онемел.
– Когда-то я носила серебряную маску, воин, - сказала она, - а теперь я падшая женщина, так как позволила себе полюбить.
– Это не преступление.
Девушка счастливо рассмеялась. Мне очень понравился этот внезапный девичий смех. Его музыка доставляет большее удовольствие мужчине, чем вино ка-ла-на.
И мне показалось, что мое ярмо перестало давить мне на шею.
– Расскажи мне о нем. Но сначала, скажи, как тебя зовут.
– Я Линна из Тарны. А как твое имя?
– Тэрл.
– Из какого города?
–
– А!
– улыбнулась девушка и не стала больше расспрашивать. Вероятно она решила, что с ней в камере сидит преступник. Она села на корточки. Глаза ее светились счастьем.
– Он тоже не из Тарны.
Я присвистнул. Это было серьезное нарушение горийских обычаев.
– И, более того, - рассмеялась она, хлопнув в ладоши, - он был касты певцов.
Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения, как гончар создает посуду, а шорник - седла. Поэты занимали свое место в социальной структуре общества - они воспевали битвы, героев, города, но они пели не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую очередь люди.
Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов. Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма - их считали немного чокнутыми. Но божье благословленье не коснулось их. Ведь роль богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз, когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить, что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте они получали в награду кусок хлеба, а в другом - горсть золота. Правда, золото поэта быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали, им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье - от хищников.
– Каста поэтов - это не так плохо, - сказал я.
– Конечно, - ответила она, - но в Тарне они вне закона.
– О!
– И все же, - продолжала она со счастливой улыбкой, - Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, - она рассмеялась, - но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные маски наших женщин, - она в избытке чувств захлопала в ладоши.
– И я первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его серой одеждой и поняла, что он - певец. Я пошла за ним и убедилась, что он в городе больше 10 часов.