Таро и путешествие Героя
Шрифт:
Перевернув 12, число Повешенного, мы получим 21. О 21-й карте мы знаем, что ею завершается Путешествие Героя; она обозначает вновь обретенный рай, а на другом уровне — обретение целостности. Если сравнить обе карты, то фигура на двадцать первой карте будет похожа на перевернутого Повешенного. Перекрещенные ноги у нее внизу, а открытые руки вверху напоминают треугольник. Обездвиженность Повешенного сменилась танцем. Путь из «неправильного» в «правильный» мир найден.
Как мы вскоре увидим, Повешенный олицетворяет также безысходность перед лицом Смерти, следующей карты, и все более настоятельную необходимость взглянуть этому предстоящему уделу прямо в глаза. Если мы будем отводить взгляд, вытесняя по мере сил даже самую мысль о нем из своего сознания, то останемся в положении Повешенного — и рано или поздно превратимся в (еще) живого мертвеца, тогда как начинающийся здесь Путь инициации, ведущий к следующим картам, поможет нам стать свободным и живым человеком, и не просто
Повешенный символизирует все кризисные ситуации, вынуждающие нас отступать, а особенно самый главный кризис середины жизни, так называемый midlife crisis. Такие американизмы создают впечатление, что речь идет об открытиях двадцатого века. Ничего подобного. Этот кризис среднего возраста, как его лучше называть, известен с древних времен. Именно с него начинает Данте свою «Божественную комедию»: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь…»— так звучат первые слова этого великолепного описания Путешествия по Морю Ночи.
Вряд ли возможно лучше передать смысл этой карты. Только что все было в порядке, была уверенность в том, что ситуация под контролем, и тут вдруг такое! Вот так, или почти так начинаются все жалобы. Конечно, нам лишь казалось, что все под контролем. Но реальное настоящее, а тем более будущее оказались иными. Под контролем мы можем держать лишь прошлое, и, разумеется, собственные домыслы о настоящем и будущем, в которые будем верить. Но к нашему неудовольствию, жизнь вольна в своих проявлениях, и разворачивается совершенно иначе, чем мы себе представляли или так хорошо распланировали. Столь глубокое возмущение: «… И вдруг такое!» показывает, насколько мы бываем не готовы к кризису среднего возраста (да и к другим тоже). К.-Г. Юнг говорил по этому поводу, что «даже умнейшие и образованнейшие люди не только ничего не знают о важнейших процессах психологической ломки среднего возраста, но, как и большинство других, вступают во вторую половину своей жизни абсолютно неподготовленными». Поэтому, по его мнению, следовало бы создать «школы для сорокалетних». Раньше в них не было необходимости, потому что тогда «религии были еще достаточно сильны, чтобы предложить человеку свою помощь на любом отрезке его жизни».
Все это не означает, что смысл этой карты ограничивается проблемами кризиса среднего возраста. Эта карта олицетворяет все кризисные ситуации, испытывающие наше терпение, принуждающие к отказу от прежних намерений или к изменению курса. Тем более не стоит надеяться, что этих кризисов удастся избежать при помощи хитрости, благочестия или примерного поведения.
«Кто находится в поисках целостности, — говорит К.Г. Юнг, как будто описывая эту карту, — рано или поздно оказывается в том самом подвешенном состоянии, символом которого служит распятие. Ибо он неизбежно столкнется с чем-то, что поставит крест на его «Я», в первую очередь — на том, чем он не хочет быть (тень), во-вторых — с тем, что такое другая, а не его собственная личность (индивидуальная реальность чужого «Я»), а в-третьих — с тем, что такое его психическое Не-Я, то есть коллективное бессознательное. И чуть ниже добавляет: «Встреча с коллективным бессознательным — это судьбоносное событие, о котором обычный человек не подозревает, пока не столкнется с ним. Часто причиной этого кризиса служит один из глубинных страхов, которые граф Карлфрид Дюркгейм описал как триединую беду человечества: страх уничтожения (смерть или беспомощность), страх беспросветного одиночества, а также страх утратить смысл жизни. И этот последний из страхов особенно опасен, так как столкновения с ним мало кто ожидает. Именно глубокое ощущение осмысленности жизни позволяет нам достойно выдерживать даже самые тяжелые кризисы, но даже самый маленький кризис может оказаться невыносимым, если жизнь кажется нам бессмысленной и абсурдной.
Но именно здесь, в конце второй трети пути, во время которого шло раскрытие нашего «Я», и поджидает нас великий кризис смысла жизни. До этого все шло прекрасно. Наработано отличное, здоровое «Я», осуществлены все столь важные для этого «Я» цели: машина, квартира, карьера, счет в банке, замечательный муж, превосходная жена, благополучная семья. Я достиг уважения и веса в обществе, и теперь могу изящно взять тайм-аут. Хм, ты так думаешь? Возможно, ты даже осуществил свою мечту о жизни «на острове» и всерьез надеешься, что можешь теперь «выйти из игры».
И тут вдруг мы с ужасом убеждаемся, что торчим в самой гуще «игры» и давать нам тайм-аут никто не собирается. Мы обнаруживаем, что все наши достижения ничего не стоят. И пытаемся дать себе какую-нибудь анестезию или, наоборот, увеличить дозу тех занятий, которые когда-то вызывали у нас такой энтузиазм. Но уже крепнет догадка, что ничто не поможет. Теперь, когда у нас, в сущности, есть все, мы внезапно ощущаем в себе пустоту и со страхом обнаруживаем, что впереди нас ждет только смерть. Ужасно! И состояние наше все ухудшается, потому что мы пытаемся отвечать старыми и, казалось бы, такими испытанными способами на совершенно новые вопросы. «Мы не можем на закате жизни жить по той же программе, что и на заре, — наводит нас на размышление К.-Г. Юнг. — Ибо то, чего утром много, того вечером станет мало, и то, что истинно утром, к вечеру станет ложным».
Очень проникновенное описание основ этого кризиса можно найти у исследователя человеческого сознания Кена Уилбера: «Однажды отождествив себя с собственным телом, духом, личностью, из которых состоим, мы воображаем, будто эти объекты представляют наше реальное «Я», и всю последующую жизнь пытаемся защитить, сохра- (нить и продлить то, что на самом деле — лишь иллюзия»34. Но он говорит и о том, насколько ценны эти кризисы: «В противоположность мнению большинства специалистов, эта мучительная неудовлетворенность жизнью — не признак «душевного» расстройства, и тем более не повод говорить о недостаточной социальной адаптации или дурном характере. Ибо в этой глубочайшей неудовлетворенности жизнью и бытием кроется зерно понимания, того самого особенного понимания, которое бывает обычно погребено под непомерным грузом социального лицемерия». Страдания же лишь помогают этому зерну проявиться, поэтому не следует ни избегать их, ни злиться за них на себя или отказываться от развития сознания. Тем более не следует восхвалять себя за них, пытаться их продлить или, наоборот, драматизировать: они — всего лишь стимул к познанию.
Так как в ситуации такого рода мы в большинстве случаев попадаем левой ногой (бессознательная сторона), то и в старинных колодах Таро Повешенного изображали подвешенным за левую ногу. Уэйт изменил эту символику, чтобы подчеркнуть, что могут быть веские причины к тому, чтобы принять такое положение сознательно (правая сторона).
Повешенный всегда означает, что мы прошли какой-то путь до конца и теперь нам придется вернуться, что мы что-то неправильно поняли и следует все переосмыслить, что какое-то наше дело застряло, потому что мы проглядели или забыли нечто важное. И, кроме искренней готовности все переосмыслить, требуется еще терпение, нередко много терпения. Эту карту также часто считали символом жертвы, потому что кризис, который она обозначает, обычно требует позиции доверия, отказа от уже ставших привычными ожиданий, от уже намеченных перспектив, пожертвовать ими для того, чтобы жизнь продолжалась. Из этих соображений Уэйт и изменил рисунок: надо не ждать, пока судьба не вынудит нас изменить направление, а всякий раз сознательно принимать такую позицию, чтобы под этим совершенно непривычным нам углом зрения, стоя на голове, увидеть новые важные вещи. Вот почему голова Повешенного окружена нимбом: это означает, что в нее вошел свет. Но у этой карты есть еще одна цель — укоренение, рост в глубину; таким образом она дополняет карту Императрицы, с которой объединена нумерологической суммой, и которая тоже означает рост, расцвет, только внешний.
На еще более глубоком уровне эта карта олицетворяет человека, добровольно приносящего себя в жертву. Форма Т-образного креста напоминает греческую букву Тау (Т), еврейский аналог которой, Тав (л), сходен с изображением «виселицы» на карте Марсе л ьского Таро. Однако в библейские времена эта буква, писавшаяся тогда почти точно так же, как греческая36, считалась знаком избранности. Это была Каинова печать, которая, в противоположность всеобщему убеждению, была не позорищем, а указанием на то, что Бог взял этого человека под Свою особую защиту (Быт. 4:16). У израильтян вплоть до эпохи судей такая татуировка делалась на лбу у членов царского рода, из числа которых избирали священного царя, который в конце своего правления приносил себя в жертву своему народу.
Соединенные вместе, 12-й и 21-й Арканы, Повешенный и Вселенная, образуют Анкх, древнеегипетский крест с колечком, состоящий из круга и жезла. В соединении этих символов женского и мужского начала египтяне видели символ жизни.
Пройти путь от Повешенного до Мира и объединить эти два полюса — и есть та великая задача, которая стоит перед нами. Прикованные к земному кресту (Повешенный), мы ощущаем сильнейшее стремление к раю (Вселенная). Что-то внутри нас ощущает этот зов Самости готовой повести наше «Я» к целостности, а на более высоком уровне и к Всеединству. Последует ли человек этому зову, пройдет ли он врата этой инициации, вопрос останется открытым. И даже если он это сделает, нет никакой гарантии, что он когда-либо достигнет цели. С тем же успехом он волен «висеть» и дальше. «Обязательная программа» Путешествия оканчивается следующей картой Смерти. И можно с полной уверенностью сказать, что до нее доберемся мы все без исключения. Закончится ли на этом наш путь, или же мы пойдем дальше, приближаясь к Высшему, зависит от каждого из нас лично. Ибо самость, достижение которой и есть наша жизненная цель, как подчеркивает Эмма Юнг, «не дается нам в готовом виде, а представляет собой лишь одну из заложенных в нас возможностей, и проявиться может лишь в ходе некоего определенного процесса». Но никто и ничто не гарантирует нам, «что самость сама собой реализуется в ходе естественного процесса биологической жизни. Скорее можно утверждать, что большинство людей за всю жизнь так ее и не достигают».